Вильям Смит - Очерки на разных высотах

Почему я, собственно, решил упомянуть всю эту романтику, столь обычную, почти банальную, для юношей и девушек нашего возраста? Пожалуй, более всего из-за необычности обстоятельств, когда все это происходило. Напомню прежде всего, что та психологическая нагрузка, те испытания, которые выпали на нашу долю в горах, глубоко травмировали всех нас и, в особенности, членов спасательной команды. Нам нелегко давалось возвращение к нормальной живой жизни. В таком состоянии человек очень восприимчив ко всем проявлениям сочувствия и симпатии. Конечно, все старались нас всячески обихаживать, и это было действительно трогательно. Но совершенно по-особенному смотрели на уцелевших спасателей наши девушки, видимо, интуитивно понимавшие, насколько мы были внутренне опустошены всем происшедшим и с какой остротой нуждались в душевной теплоте и участии.

Я на всю жизнь запомнил самый момент возвращения нашего спасательного отряда в лагерь экспедиции. Тогда я ни с кем не мог общаться вообще и хотелось только одного — поскорее забраться в палатку и никого не видеть. Но в это самое время ко мне подошла одна из встречавших нас девушек, как-то по-особенному посмотрела мне в глаза, на мгновение задержала мою руку в своей, и меня, как будто ударило током, и это — не метафора, это почти физиологическое ощущение осталось во мне очень надолго. Девушку эту все звали Нэлкой. С ней мы были знакомы уже года два, ходили в походы в горах и по Подмосковью, доводилось даже спать вместе в общем спальном мешке, но не было при этом ничего, кроме товарищеских отношений. И тут такая мгновенная перемена! Поразительная для меня еще и потому, что я вообще считал себя черствым уродом, неспособным к подобного рода эмоциям. После того дня все последующие недели сворачивания работы экспедиции, возвращения в Душанбе и далее в Москву проходили для меня в каком-то полусне или сладком угаре возврата в жизнь.

В другом месте у меня еще будет возможность продолжить рассказ о том, как дальше протекал мой роман, а сейчас мне хотелось только сказать, что в тот сезон горы послужили не только первопричиной всех наших бед, но и источником высшей радости, сопряженной с необычайно высоким эмоциональным накалом.

Когда после первого курса университета я впервые оказался в горах в лагере «Алибек», мне даже в голову не могло прийти, насколько серьезным окажется этот шаг в моей жизни. Те двадцать дней, что я провел в альплагере как новичок, изначально казались просто прекрасным времяпрепровождением в кругу таких же юных балбесов на фоне волшебной панорамы гор. Но как-то совсем незаметно на меня начала действовать сама атмосфера вольной жизни в горах, какое-то состояние общей влюбленности в недоступный мир горных вершин, в фантастические краски рассветов и закатов, в морозную свежесть воздуха ранним утром и освежающую прохладу вечеров после жаркого дня — все это удивительным образом настраивало на особый душевный лад. Вот тогда-то я и понял, что мне мало быть просто гостем, получающим чисто эстетическое наслаждение от завораживающей привлекательности линий горных склонов, скал и ледников, голубизны озер и непрерывного шума горных потоков. Я должен стать допущенным в этот волшебный мир, стать здесь таким же своим, как те инструктора, полубоги в наших глазах, что обучали нас начальным премудростям горовосхождений.

Недолго пробыл я тогда в Алибеке, но это время было буквально насыщено отношениями веселья, свободы и добросердечия. Все это было абсолютно несравнимо с тем, что окружало нас в обыденной жизни «на равнине». Достаточно было два—три раза пожить в горах в обстановке такой теплоты, чтобы на всю жизнь «заболеть горами».

Со времен альплагеря «Алибек» особенно запомнился один вечер у костра, когда к нам в гости пришли ребята со спортивного сбора МГУ из соседнего ущелья Аксаут. Среди них: Костя Туманов (Кот), Юра Широков, Алексей Романович, Сергей Репин — это была элита, спортсмены, о восхождениях которых можно было прочитать в «Ежегоднике советского альпинизма». Они появились, как горные бродяги, одетые в живописнейшие лохмотья, с лицами сожженными немилосердным солнцем и разговорами, которые можно было слушать без конца: про то, как они схватили холодную ночевку при восхождении на Главный Аксаут, или про то, как Серега Репин сорвался при обходе какого-то жандарма, а Кот его удержал, услышав в качестве благодарности залихватское: «Кот, с меня пол-литра». Ну и конечно, эти мэтры не могли упустить случая нагнать страху на желторотых птенцов всякими рассказами о несчастных случаях в горах, дополненными россказнями о «Черном альпинисте», что появляется накануне несчастья или о «Горной Деве», что могла заманить неискушенного человека в пропасть. Кончились тогда эти посиделки ближе к утру, когда наши гости нагрузили на себя совершенно неподъемные рюкзаки и, согнувшись почти до земли, ушли в свой загадочный Аксаут, сопровождаемые нашими завистливыми взглядами.

Ещё вспоминается несколько эпизодов из более позднего времени альпиниады МГУ 1952 г. Там стали нашими лидерами корифеи, вроде: Кота Туманова и Сережи Репина, наряду с Сашей Балдиным и, конечно, Борисом Арнольдовичем Гарфом, мастером спорта еще с довоенным стажем. Вместе с Алексеем Романовичем и Вадимом Михайловым они прошли рекордную по сложности стену Чатына (1ое место в технике сложных восхождений на Чемпионате Союза), а затем подряд еще три стены: маршрут Абалакова на пик Щуровского, сложнейшее ребро Шмадерера на Шхельде и северное ребро Накры. Все это проходило у них с необыкновенной легкостью и даже веселостью, судя по тому, как обо всем этом они потом рассказывали нам, простым разрядникам у вечерних костров. Запомнился особо рассказ Кота про прохождение стены пика Щуровского, про сложность которой в описании В. М. Абалакова говорилось лишь в самой превосходной степени. Вот отрывки из этого разговора:

Кот — Сергею Репину:

— «Серега, сейчас ты подошел к ключевому участку стены. Здесь, согласно описанию Виталия Михайловича, ты должен повиснуть на правой руке и, свободно забросив свое тело налево, ухватиться там двумя пальцами левой руки за почти невидимую зацепку за перегибом. Понял?»

Серега:

— «Тело у меня одно и кидать я его никуда не буду. Просто в метре левее от меня прослеживаются зацепки и, похоже, по ним можно будет куда-нибудь пробраться без всякой героики. Так что трави веревку, но потихоньку.»

А еще через некоторое время: «Ура, вот и трещинка попалась, бью крюк!».

Кот—Репину:

— «А теперь ты должен ощутить горделивое чувство человека, способного преодолеть такие препятствия,» — примерно об этом нам напомнил В.М.