Вильям Смит - Очерки на разных высотах

Что такое верховья ледника Федченко? Это огромное почти ровное поле ледника, раскинувшееся в длину почти на 15 километров вверх от перевала Абдукагор и достигающее в самом верховье ширины в 5—7 км. Справа и слева от ледника толпятся вершины, десятки вершин высотой от 5500 до 6800 метров. Верхний цирк ледника лежит на высоте 5100—5200 метров. Здесь горные цепи, ограничивающие его чашу, размыкаются, и в прорыв между ними до горизонта простирается бескрайнее снежное плато, упирающееся прямо в тёмно-фиолетовый свод неба.

Масштаб открывшейся нашим глазам картины был абсолютно неправдоподобным: все казалось обманчиво близким, почти рядом. В самом деле, казалось бы, чего стоит пройти по почти ровной поверхности ледника, практически лишенной трещин, километров 12—15, чтобы добраться до его верхних полей? Ведь весь путь хорошо просматривается, и он совсем не кажется длинным — навскидку не более, чем на 2—3 часа работы. Правда он пролегает на высоте 5100—5200 метров, но ведь это никак не может повлиять на протяженность пути, не так ли? Но вот прошло и три, и четыре часа, но почти ничего не меняется вокруг. По-прежнему далеки гиганты, «почти семитысячники», пик Революции и пик «26-ти Бакинских комиссаров», у подножья которых нам предстоит устроить штурмовой лагерь. Почти неизменным остается окружающий нас ландшафт, и лишь немного сдвинулись назад по ходу цепи гор по краям ледника. А под ногами все более раскисающий снег, а над головой тёмно-фиолетовый купол неба и безжалостное и все обжигающее солнце стратосферы.

Ни звука, ни ветерка. Изнуряющая и неправдоподобная жара, когда хочется сбросить с себя все одежды. И все тяжелее кажутся самодельные нарты, которые мы тянем, как на Клондайке, и ненавистнее ощущаются лямки, почти перетирающие плечи. И как же хочется услышать желанное: «Привал!» — чтобы просто повалиться в снег, наподобие ездовых собак героев Джека Лондона! Единственное от них отличие — нам не требовалось при этом выкусывать льдинки, застрявшие в когтистых лапах.

А стоило солнцу уйти за хребет, с ним ушла и жара, и вскоре в свои права вступил полярный холод, не хуже, чем на Аляске. Но мы уже добрались до места нашего лагеря, поставили палатки, запалили примуса и расселись на листах пенопласта, попивая чаек, перекусывая, «чем бог послал», и наслаждаясь фантастическим и никогда ранее нами невиданным зрелищем красочного заката в Высоких горах. Удивительно, но несмотря на высоту (5200 м) никакой горной болезни не ощущалось — видимо, мы получили отличную акклиматизацию в предшествующие три дня, когда надо было в несколько приемов затащить почти полтонны экспедиционного груза через перевал Абдукагор к началу пути по леднику. Очевидно, что в этом отношении не менее полезной была и последующая транспортировка всего этого барахла на нартах в «собачьих упряжках».

Конечно, литературные картинки «Белого безмолвия» выглядят очень романтично и привлекательно, но реальная жизнь в подобной обстановке не слишком комфортна. Хотя у нас были неплохие палатки, но если надо не просто переночевать, а прожить некоторое время в этом абсолютно безжизненном и безжалостном царстве снега и льда, то в таком случае единственным приемлемым местом обитания может служить снежная пещера.

В прошлой практике нам никогда не приходилось копать снежные пещеры. Но нужда, как известно, лучший учитель, и азы науки «пещерокопания» мы освоили довольно быстро: за один световой день была выкопана пещера на 16 спальных мест плюс кухня и небольшое пространство для складирования снаряжения. Новоселье было вполне торжественным — стены пещеры были украшены светильниками, выполненными из свечек в алюминиевых ложках, черенки которых втыкались в живописном порядке в снежные стенки. Пол пещеры был выстлан пенопластовыми плитами, обеспечивающими полную теплоизоляцию.

Конечно, высота потолка в нашем жилище была небольшая и стоять в нем в полный рост было никак невозможно. Но зато, когда через пару дней началась суровая непогода, то, оказалось, что нас совершенно не касалось, что там творится снаружи — в пещере было тихо и спокойно, мерно жужжали примуса, всегда был горячий чай и было светло от свечных «канделябров». Вся эта обстановка располагала к откровенным разговорам на самые неожиданные, но всегда интересные темы.

С нами были книжки про высотные восхождения в Гималаях: французов на «Аннапурну» в 1950 году и англичан на Эверест в 1953 году. Конечно, в верховьях ледника Федченко высоты вершин были далеко не гималайскими — самым высоким был пик Революции (6940 м). Однако до нас никто не делал восхождений в этом районе, и мы в полной мере чувствовали себя почти как открыватели новых земель, наподобие «капитанов» из великолепной поэмы Н. Гумилева. То было сказочное время нашей молодости, когда нами в буквальном смысле слова овладели чары Памира, почти как малых Гималаев. Тогда с каждым днем, проведенным в горах, все крепче казались сложившиеся отношения дружбы и братства — а что может быть лучше для молодых и сильных романтиков!

Сезон 1957 года оказался очень удачным и радостным для нас. Мы сделали первовосхождение на пик 26-ти Бакинских комиссаров, что принесло нам серебряные медали Чемпионата СССР по альпинизму и прошли новым маршрутом на другой шеститысячник — пик Парижской коммуны. За весь сезон на Памире у нас не было ни единого срыва или какого-либо происшествия. Но едва мы спустились в долину, к поляне у теплого озера и зеленой травы, как нас настигли скверные вести: на Кавказе в ущелье Безенги при спуске с вершины Дых-Тау сорвались и погибли наши друзья по Университету Костя (Кот) Туманов и Володя Бланк. Для меня особо тяжелой была гибель Кости, с которым меня связывали очень теплые личные отношения. Кот был интеллигентным человеком «высшей пробы» и к тому же необыкновенно сильным, грамотным и осторожным альпинистом. Его гибель казалась совершенно противоестественным событием. Как обычно бывает в таких случаях, конкретная причина срыва так и осталась невыясненной до конца. Но по всей видимости, глубинное объяснение следует искать в том, что в течение предшествующих двух лет альпинисты МГУ проводили необычайно успешные альпиниады. Самые сложные маршруты давались им с легкостью и могло показаться, что в горах для них нет ничего слишком трудного. Подобное ощущение своего всемогущества, а еще хуже — особого рода панибратства по отношению к горам, очень опасно для любого, даже очень сильного, альпиниста.

Сказанное выше, конечно, не являлось откровением и обо всем этом было известно с давних пор. Удивительно другое — подобные ошибки в самооценке повторялись вновь и вновь с завидным постоянством.