Вильям Смит - Очерки на разных высотах

Давно забыты наши спортивные достижения тех далеких лет, но в памяти сохранилась картинка серебряной россыпи наших палаток на поляне за мореной ледника, озеро с ледяной водой, так бодрящей во время утренних купаний, костры по вечерам в немногие дни отдыха, когда так легко вилась нить общих разговоров обо всем: политике, науке и искусстве… А потом эти «интеллектуальные беседы» с легкостью сменялись на спонтанно возникавшее исполнение под гитару классики романсов, песенок современных бардов или нашей приятельницы Ирины Рудневой.

В то время мы ездили в горы каждый год, почти без пропуска, все той же дружной компанией. Бог мой, сколько же сохранилось в моей памяти ярчайших воспоминаний о тех днях, без преувеличения лучших днях моей (и не только моей!) жизни. Я рад, что смог хоть как-то рассказать в своей книге про такие блестящие до головокружения эпизоды наших общих дел, как восхождения на Хан-Тенгри или пик Корженевской (еще два семитысячника), пик Щуровского по северной стене, траверс Ушбы или маршруты в Фанских горах или в Матче.

Однако, что же Вы, уважаемый Вильям Артурович, исполняя с почти «шаманским» восторгом свои «романтические гимны», как будто бы снова забыли о том, сколько ваших друзей навсегда остались в горах — ведь за время всех «гусарских» похождений нашей команды погибло более одной трети от ее первоначального состава!?

Да, это было действительно так. Но было и другое — когда мы возвращались с гор в Москву, мы не разбегались по своим делам и заботам, что чаще всего случается после экспедиций разного рода. Как-то само собой вдруг получилось, что наша жизнь «на равнине» естественным образом становилась продолжением жизни в горах. Я прекрасно помню то замечательное время, когда наше стремление к общению было настолько сильным, что было почти невозможным представить себе, что ты пойдешь в театр или в кино, на стадион, концерт или на выставку сам по себе, а не в компании друзей-альпинистов. Добавим к этому совместные походы по Подмосковью (практически — каждую неделю), всяческого рода вечеринки по случаю дней рождения или защит диссертаций — и мы получим некоторое представление о необычайной насыщенности нашего общежития (в первоначальном смысле этого замечательного слова, т.е. общего жития!) во времена нашей молодости.

Скажу со всей серьезностью: никогда и ни о ком мы не забывали. Сейчас наша компания изрядно поредела — возраст берет свое, но тем не менее, до сих пор, почти каждый месяц, мы собираемся на «День дежурного» вместе с детьми и внуками, вспоминаем ушедших друзей с непременным третьим тостом в их память. Понятным образом, жизнь у всех нас сложилась по-разному, но наши встречи всегда бывают непринужденными и радостными, просто от возможности снова увидеть родные лица и, так сказать, «потереться носами.»

Более полувека сохранять память об ушедших друзьях — я вовсе не призываю считать это нашей заслугой. Это всего лишь еще одно наглядное свидетельство того, насколько прочными оказались те связи, что образовались между нами в горах много-много лет назад. И, конечно, я не могу обойти молчанием еще одну особенность нашей общей жизни — мы не только вспоминали об ушедших в своих застольях, но и не оставляли заботой их вдов и детей. Слишком часто бывает, что за подобными заявлениями «о заботе» редко стоят реально какие-либо дела. Но к нам это не относится — для нас такая забота в первую очередь означала, что ежемесячно каждый из нашей команды (в лучшие годы включавшей 15—18 человек) вносил определенную сумму (обычно в пределах 5—7% от зарплаты) в фонд, из которого выплачивались ежемесячно средства пострадавшим семьям. Естественно, никто никого к этому не понуждал и не было никакой «обязаловки» в таких доброхотных даяниях. Более того, когда мы начали ездить нашей компанией на летние заработки в стройотряды, в один из сезонов мы 10% от заработанных денег передали в этот фонд вспомоществования. Это все я знаю совершенно точно, поскольку мне и было поручено собирать деньги и передавать их по назначению. Такая система работала у нас лет 8—10, вплоть до совершеннолетия детей, оставшихся сиротами. Мне, конечно, могут напомнить, что слова из Евангелия: «Пусть левая рука твоя не знает, что делает правая» — означают, что благотворительность должна вершиться без огласки. Именно так мы и делали в свое время, но сейчас, спустя несколько десятков лет, я открыто рассказал об этом просто как о немаловажном факте, характеризующем людские связи в нашем «Ордене».

Что же еще мне бы хотелось сказать в этом, может быть, слишком пространном очерке? Почти двадцать лет существовала команда спортклуба Академии наук. Я принимал участие практически во всех экспедициях и спортивных сборах. Естественно, меня не могли обойти все те риски, что неизбежны при спортивных восхождениях. Много чего при этом случалось. Наверное, не менее 4—5 раз я был, что называется, от «гибели на краю», когда вероятность летального исхода была более 50%. Что из того? Да ничего, только благодарность судьбе (или горному Богу?), что помогла мне выжить. Могла ли «карта лечь иначе»? Да запросто — но, как и все мы, я был к этому готов — в неявном виде, но это входило в условия этой странной «игры». На самом деле я не забывал об этом и никогда не уезжал в горы, не расплатившись со своими долгами и не выполнив весь набор лежащих на мне срочных дел на работе и дома.

А если снова вспомнить о том достопамятном разговоре, когда Саша Балдин был готов обвинить нас всех в том, что мы превращаемся в «клуб самоубийц», то мне представляется, что не так уж и важно, чем конкретно закончился тот разговор. Важно, что в результате довольно четко сложился простой вывод, что ощущение полноты жизни «здесь и сейчас», которое мы получаем, попадая в горы, на самом деле почти невозможно изведать в жизни на равнине. И, как мы неоднократно убеждались в дальнейшем, сам А. М. Балдин тоже никуда не делся от «явных самоубийц» (!), а продолжал вместе с ними ходить в горах.

И сейчас, чтобы как-то закончить повествование о нашей «горовосходительной» страсти, мне захотелось привести стихотворение известного французского поэта-символиста Рене Домаля (из сборника: Поэзия французского символизма, СПБ, Амфора, 2003, с.329—344, 450—456) (привожу английский оригинал и мой вариант вольного перевода):