Юсси Конттинен - Сибирь научит. Как финский журналист прожил со своей семьей год в Якутии

Володя – король облаков, начал свою карьеру на кукурузнике «Ан‑2», на котором все еще развозят людей по маленьким деревням. Когда он впервые вошел в кабину «Ан‑24», он пришел в ужас от количества кнопок. Сейчас, правда, он считает, что благодаря своей прочности «Ан‑24» надежно зарекомендовал себя в якутском небе. «Самолеты все время приходится чинить, но если вовремя поменять запчасти, на нем можно хоть сто лет летать», – уверял он.

Совсем другое дело канадские «Бомбардье», которые Якутия закупила вместо «Анов». Их шасси, по словам Володи, оказались слишком низкими, а колеса – слишком узкими для якутских грунтовых аэродромов. Винты расположены слишком низко, их могут легко повредить летящие от полосы камни. Авиакомпания закупила еще и новые лайнеры Sukhoi Superjet, изготовленные в Комсомольске-на-Амуре. Их ждали, как спасение для внутрисибирской и отечественной самолетной промышленности. Володя говорит, что «Sukhoi» – нормальный самолет, но совсем не российский: почти все части у него импортные.

В Сибири из-за аварий на самолетах и вертолетах ежегодно погибает много людей, но, если считать по количеству полетов, их меньше, чем можно было ожидать. Для Володи самые трудные ситуации были из-за плохой видимости. «Однажды я подлетал к аэропорту Батагай на севере Якутии. Согласно датчикам диспетчера, видимость должна была быть достаточной, 2,6 километра, но в реальности я видел не дальше чем на полкилометра перед собой. Топлива вернуться назад не хватило бы, пришлось садиться в туман по GPS, радионавигации и инструкциям второго пилота. В конце концов я увидел огни взлетной полосы, но не знал, был ли это ее конец или боковые огни. Я угадал правильно, и мы смогли приземлиться».

Однажды его коллеги летели на «Ан‑24», и триммер высоты, регулирующий положение самолета, заклинило в крайнем положении, самолет несколько метров прыгал в воздухе. Пилотам вдвоем пришлось удерживать рычаг триммера, чтобы посадить машину.

Якутская зима налагает свои сложности: нужно помнить о заледенении, следить за прогревом мотора. По словам Володи, зима для пилота – самое легкое время года. «Зимой погода в основном ясная. Летом же постоянно приходится менять высоту из-за облаков, да и винты в жару хуже работают».

В советское время билеты на самолет были такие дешевые, что даже бабушки могли летать из деревни в административный центр улуса за печеньем и вечером вернуться домой. Сейчас летать дорого. Билеты на рейсы между сибирскими городами значительно дороже, чем на рейсы между Москвой и городами Европы. Внутренний перелет по Якутии может стоить 30 000 рублей в одну сторону. Володя согласился, что билеты дорогие, но добавил, что содержание инфраструктуры само по себе затратно. Цена на горючее повышается, потому что его надо везти в отдаленные аэропорты летом на речных танкерах. «Одна запчасть от «Ан» может стоить 700 000 рублей. Ветровое стекло – два миллиона. Слетать на север в аэропорт стоит 200 000 рублей. Но мы обязаны лететь, даже если только два пассажира купили билеты».

Володя не собирается всю свою жизнь провести в кабине «Антонова». Он хочет переквалифицироваться на «Боинг» – надо в жизни куда-то дальше двигаться.

Полеты на «Боинге» – это повышение зарплаты. Как пилот «Ан» он получает около 140 000 рублей в месяц, на «Боинге» можно заработать вдвое больше. «На самом деле тут все наоборот, потому что «Ан» водить гораздо сложнее, чем «Боинг». Самолет надо постоянно ремонтировать и следить за маслом, гидравликой, двигателем. После каждого ремонта в нем появляются новые особенности».

Переход на «Боинг» также означает смену рейса – полеты между Москвой и Якутском. Володе от этого немного грустно. В полетах по Якутии самое лучшее – это ослепительная красота республики. В подтверждение своих слов он показал мне видео на телефоне, где он на «Ан‑2» кружил в утреннем свете над скалами – столбами на реке Синяя, похожими на Стоунхендж, только больше.

Появление финского журналиста в Сибири не может быть случайностью.

Ямальский п-ов, Юрунг-Хая, Саскылах, Нюрба, Тёхтюр, Мохсоголлох, р. Анабар, Анадырь

– Хаа, финский шпион! – с улыбкой поздоровался со мной местный приятель, когда мы встретились случайно в Якутске. Это шутка, но я так часто ее слышал, что уже не смешно.

То же прозвище мне давали вполне серьезно. Многие в современной России не отличают иностранного журналиста от шпиона. «Юсси, ты же не шпион?» – удивленно спросил меня знакомый чиновник, когда мы сидели у него в гостях. Один молодой режиссер, который заехал к нам в село, рассказал, что увидел в небе дрон и засмеялся, подумав, а вдруг это наш, и мы, кто знает, шпионы? «Что он везде вынюхивает?» – ворчала одна пожилая односельчанка. На Ямальском полуострове один ненец пошутил, что в большом чемодане я наверняка ношу ракетное оружие.

Из меня бы, наверное, не вышел хороший шпион. Я до сих пор не знаю, что за охранная зона в ста метрах от нашего дома в Тёхтюре. Я не знаю, как устроено ракетное оружие. И вообще, вряд ли шпион стал бы писать и рассказывать всему миру о своей жизни, брать с собой жену и детей, хотя, с другой стороны, это, наверно, было бы гениальное прикрытие. Я даже не знаю, что можно «вынюхивать» в якутской деревне. Видимо, есть что.

Мало кто понимает, зачем я вообще приехал в Якутию.

Мои объяснения, мол, книгу написать, явно не вызывали доверия. Если человек уже поверил во что-то – пустая трата времени убеждать его, что я просто неподконтрольный журналист. И потом я окончательно сбивал недоверчивого собеседника с толку, когда говорил, что мне за написание книги о Сибири платит финский фонд «Kone». Какой тайный интерес имел в Якутии финский фонд, основанный владельцами крупнейшего производителя лифтов?

Вот и вопрос.

Как есть презумпция невиновности, так в России существует презумпция обмана: все вокруг – это ложь, а цель ее – скрыть настоящий мотив действий, обычно это деньги.

Считается, что проще поверить в тайный заговор, чем в то, что человек является тем, за кого себя выдает.

Подозрительность уходит корнями в историю России: слишком часто тут врали народу. Сомнение выводит на замкнутый круг: почему не пойти на подлость, если все остальные наверняка так делают?

Те, у кого я брал интервью, обеспокоенно спрашивали меня, не агент ли я, завербованный ФСБ, что очень в духе современной России. Нет, они не выдавали мне государственные тайны, они просто критически рассуждали о политике, проводимой в их регионе. Выходит, они больше боялись своих шпионов, чем шпионов иностранных государств.