Владимир Дружинин - В нашем квадрате тайфун

Современный Китай возьмет от Янцзы все, что она может дать народу. Строятся мощные гидростанции. В верховьях, в районе «Сань Ся», «Трех Ущелий», будет сооружена самая крупная из них, на миллионы киловатт. Сложна и транспортная задача. Нынешний подход к Шанхаю с моря очень неудобен из-за мелей и песчаных банок. Углубить дно? Напрасные старания: выемку быстро занесет. Песчаный грунт слишком ненадежен.

Янцзы впадает в море двумя рукавами. Сейчас судоходен один, самый длинный. Есть намерение закрыть его и соорудить плотину — превратить силу приливов и отливов в электричество, а для судов оборудовать другой рукав, короткий. Там и рельеф более благоприятный. Задача, разумеется, гигантская!

Борис Андреевич надеется скоро увидеть преображенную Янцзы. А ведь приблизить будущее — это во власти людей.

Огни на берегах Хуанпу раздвинулись, а затем слились за кормой в одну тонкую мерцающую нить. Нас приняла огромная, бескрайняя в темноте река Янцзы. Молниями мчались по черной воде отсветы палубных фонарей.

Я долго смотрел на этот неустанный бег света.

Да, мы очень далеко от дома. Судовой радист в поте лица ловит «Последние известия» и все не может поймать. Голос московского диктора прорвался к нам на минуту и замер где-то в недрах эфира, в его грозах и буранах.

Поворот верньера — и проносится, захлестывая музыку, горячая скороговорка на неведомом языке. Откуда? С одного из этих островов, рождающихся в жаркой дымке? Кажется, она убеждает кого-то, спешит предостеречь…

У радиста не только лицо в поту. На нем все мокрое, как будто его окунули в воду. Правда, в радиорубке легче, чем в машинном отделении, — там сорок четыре градуса. Здесь тридцать три. Эх, а Москва молчит!

— Верно, тайфун на пути, — вздыхает радист.

Острова объяты режуще яркой, чуть ли не пламенеющей зеленью. Острова с неслыханными названиями— Натуна, Анамбас.

За кормой — неделя хода от Шанхая. Мы в тропиках, в крае, который для меня всегда был по соседству со сказкой. В существование его верилось как-то наполовину. То есть умом признаешь, а представить себе трудно.

Ночью нам сверкал Южный Крест. Когда мы вошли в Южно-Китайское море, он лежал на боку, привалившись к черте горизонта. Ночь от ночи он поднимался, восходил в небе и теперь стоит почти прямо. А лунный серп, напротив, лег на спину, точно разморенный.

Из духоты кают мы перебрались спать на палубу. Первым, шатаясь от жары, вынес постель Игорь Петрович.

— Кошмар! — восклицает он. — Убийство! До Джакарты еще три дня…

Крепко достается нашему теплоходу от Игоря Петровича. Во-первых, еле тащится. Во-вторых, искусственного климата по существу нет. В-третьих… Послушать Игоря Петровича, выходит, что наш теплоход — нечто на уровне бревенчатого плота, сколоченного на заре судоходства.

Кондиционирование воздуха действительно слабое: только в рестораны и в салоны подается ощутимая струя прохлады. «Михаил Калинин» — северное судно, обычно курсирующее на линии Ленинград — Лондон.

Верно и то, что мы идем медленно. Расписание путешествия составлялось с перестраховкой. На переход от Шанхая до Джакарты прибавили два лишних дня— на всякий случай! И это досадно: ведь мы могли бы провести это время на Яве. Ломать программу теперь уже поздно, заказаны и туристские автобусы, и место у причала.

Я лежу на палубе, обдаваемый влажным ветерком, под созвездиями тропиков, а непосредственно — под «гуськом». Это труба, изогнутая наподобие гусиной шеи. Она направлена прямо на меня, и в ней то и дело раздается угрожающее клокотание. Смысл его мне понятен. Я уже оморячился и знаю, что «гусек» сбрасывает избыток воды из балластных цистерн. Но когда он этим занимается? Вдруг возьмет да и сбросит сейчас! Уйти от «гуська» некуда, вся палуба заполнена телами туристов. Я засыпаю и вижу во сне водопад, извергающийся на меня. Впрочем, надо мной уже не палубный «гусек», а чудовище, в котором слились черты гигантского гуся и китайского дракона. Я захлебываюсь, тону, просыпаюсь— и отшвыриваю простыню, намокшую от испарины.

В утренней мгле поднимается солнце. Уже семь часов. У входа в музыкальный салон поверх карты нашего похода вывешен очередной бюллетень.

Ветер юго-восточный 2 балла

Состояние моря 2 балла

Т воздуха + 28°

Т воды +31°

Влажность воздуха 93%

Вошли в Яванское море, — сообщает бюллетень. Слева на траверзе остров Борнео, ныне Калимантан, и группа островов Бурунг. Ближайший остров Ламукутан… Подумать только, мы в Яванском море!

Снова в жар каюты и умывалки, бритье, душ, одеванье. Прозаический гонг зовет завтракать. Тем временем солнце снимает плащ утреннего тумана и шпарит вовсю. На палубу, на поиски шезлонга, выходишь в одних трусах. Это естественная форма одежды туриста на теплоходе, у экватора. Дополняет костюм бинокль.

Игорь Петрович целый день валяется: опять что-то с вестибулярным аппаратом. Качки ни малейшей. Виновата волна, катящаяся от борта судна. Оказывается, на нее нельзя долго смотреть. Кружится голова.

Лежа он снимает облака. Фотолюбители расходуют на них пленку, цветную и простую, целыми катушками, забыв об экономии. Быть может, созерцая облака, складывали свои истории сказочники южных стран. В немыслимой дали, там, где кончается вода и, легко поверить, обрывается мир, возникают то стены и башни городов, то алые паруса, то слоны с паланкинами, сопровождаемые войском.

Падают капли дождя. Одна туча из черной стайки нацелилась-таки на нас. Теперь держись! Мы ждем тропического ливня. Но где же он? Дождь не льет, не хлещет, он моросит, как дома, в Ленинграде.

— Измельчали тропики, — смеется кто-то.

Но вот что поражает: облака не в силах нарушить морскую синеву. У нас, на Балтике, да и на Черном море, вода покорно перенимает все настроения погоды. Мрачнеет небо — хмурится и вода. А здесь у нее свой, весьма независимый характер. Небо в тропиках редко бывает чистым — сказывается могучая сила испарений— однако море весь день темно-синее, цвета индиго. И кажется, оно насквозь такое, до самого дна.

Оно похоже… Но тут мне слышится иронический голос моего друга К., который напутствовал меня в это плавание. «Ах, море, стало быть, синее? — улыбается он. — Очень интересно! Ценное открытие! Право, читаю впервые…»

Да, синее, но… Честное слово, цвет необыкновенный! А в час заката краски меняются. Вода сперва делается розовой, потом темно-лиловой. Константин Петрович, наш штурман, зовет меня на мостик. Авось посчастливится увидеть зеленый луч. Надо пристально следить за солнцем, погружающимся в море, — ведь своенравный, почти неуловимый луч блеснет и тотчас же погаснет.