Владимир Дружинин - В нашем квадрате тайфун

На той стороне Сучжоу начинается главная промышленная часть города — прославленный в революционных боях Чапэй. Дымящие трубы заводов, путаница несчетных улочек и переулков, старые бамбуковые или саманные фанзы рядом с новым широкооконным домом —. словно опенки у подножия дерева.

В тридцатых годах в Китае побывал «неистовый репортер» Эгон Эрвин Киш. В Чапэе он записал:

«В шелкопрядильнях ходят по залам надсмотрщики с палками в руках, стремясь на месте покарать каждый проступок.

Вдоль стен сидят женщины на железных скамьях, напротив сидят дети, часто не достигшие и пяти лет.

Малютки размягчают коконы в чанах с кипятком.

Их ручонки обожжены, так как у них нет ни резиновых перчаток, ни ложек, чтобы окунать коконы. В горячем пару, который бьет им в глаза и в легкие, они ловят конец нити и передают коконы женщинам, которые ссучивают каждые шесть нитей и наматывают их на мотовило, приводимое в движение ногами. На каждых двух женщин приходится один ребенок.

Пар, жара, запах пота, никакой вентиляции».

Я помню встречу с Кишем в Праге, в 1946 году. Кончилась великая война, рухнули Гитлер, Муссолини, японские самураи. Киш, уже седой, старчески рассеянный, — он вечно искал что-нибудь, то книгу, то карандаш, — вспоминал свои путешествия, говорил и о Шанхае. Из Китая шли вести о победах Народной Армии. Киш ликовал. Как стремителен ход истории! Ей словно дали новый мотор. До чего здорово работает время, работает для дела прогресса, свободы!

Иные заморские борзописцы, попадающие теперь в Шанхай, злорадно указывают пальцами на старые фанзы. Да, они есть, но Шанхай прожил, свободно дыша, лишь первое десятилетие.

Чтобы лучше понять величие сделанного, надо бросить взгляд назад, в цехи текстильных фабрик Шанхая, где сорок процентов занятых составляли дети. В трущобы, где тысячи людей умирали с голоду, где почиталось удачей добыть не рис, нет, о рисе лишь мечтали, — горсточку жмыха.

Нынешний обитатель старой фанзы не сегодня, так завтра переедет в новую квартиру. Новоселов в Шанхае уже около миллиона. А пока что фанзу — завод оказал помощь — починили, провели в нее электричество, утеплили. Рабочий трудится. Дети его ходят в школу, а вечерами посещают Дворец пионеров. Никто не заставит их размачивать в кипятке коконы.

Нелегко новым хозяевам преодолевать наследие прошлого. В Шанхае с вопиющей резкостью выступали черты капиталистического города-спрута. «Азиатский Нью-Йорк» отличался страшной скученностью рабочих жилищ, в нем постоянно вспыхивали эпидемии. Вот почему теперь нередко слышишь фразу:

— Эти кварталы на снос…

Прорастая сквозь старый город, поднимается новый Шанхай. На площади возник сквер, велорикши привезли саженцы. Сажают деревья жители окрестных домов, решившие выйти вечером на субботник.

Вот широкоэкранный кинотеатр. Он открыт недавно в зале гостиницы. А что здесь, в обширном доме с верандами, с башенками, который чем-то похож на многопалубный пароход? Дурная была у него слава. Здесь играли в азартные игры, курили опиум, смотрели низкопробные фильмы и ревю. Сюда стекались уголовники, проститутки. Теперь это Дашидзе — Дворец отдыха и искусства, здесь залы для концертов, спектаклей, кино-сеансов, лекций. Сегодня выступают артисты Шаосинской оперы — в ней и мужские партии исполняют женщины; они покажут классическую музыкальную пьесу «Лян Шань-бо и Чжу Ин-тай». Это поэтичная история двух влюбленных, которые предпочли смерть разлуке.

Заплати у входа двадцать фыней и развлекайся хоть целый день. Дворец вмещает одновременно пятнадцать тысяч посетителей.

Ну, раз я уж заговорил языком цифр, сообщу для характеристики Шанхая две. В нем живет около семи миллионов человек. Фабрики и заводы Шанхая дают одну шестую всей промышленной продукции страны. Шанхай — арсенал индустрии нового Китая, или, как его называют еще, — китайский Ленинград.

Да, сравнение имеет почву. Шанхай — ветеран промышленности и город революционных — традиций.

Есть в Шанхае небольшой коттедж, к которому тянутся вереницы экскурсантов. Это дом Сун Ятсена, ныне музей, посвященный памяти великого революционера-демократа. Он умер в 1925 году, оставив Китаю слова, ставшие лозунгом: «Отныне, если не следовать примеру России, революция не может быть успешной».

В Шанхае в 1921 году состоялся Первый съезд Коммунистической партии Китая. При жизни Сун Ятсена в едином фронте с коммунистами состоял основанный им гоминдан — это название сделалось синонимом предательства лишь впоследствии, когда Чан Кай-ши, изменив революции, пошел на сговор с реакционными силами.

Много раз поднимал красное знамя рабочий Шанхай. Чапэй, голодный, яростный Чапэй находился в постоянной войне с сеттльментом, с врагами внутренними и иноземными. Чапэй громил американцев, японцев, англичан. Однажды, когда империалисты после студенческих волнений разогнали университет, рабочие предложили ему свою защиту. Университет переместился в Чапэй, и там, под охраной вооруженных бойцов, продолжались занятия.

В Шанхае помнят имя девушки-героини Янь Вэй-мин. В доме, осажденном японскими войсками, храбро оборонялся батальон китайцев. Янь Вэй-мин проникла к ним, рискуя жизнью, через вражеские позиции и принесла красное знамя. Оно заплескалось над крышей дома, воодушевляя патриотов.

Много подвигов хранит летопись красного Шанхая — города-героя.

Ковры газонов лежат у подножия величавого здания с белыми колоннадами. Что-то в нем напоминает Адмиралтейство в Ленинграде, творение зодчего Захарова. Ну, конечно, — башня, украшенная скульптурами, с высоким золоченым шпилем. Это — Дворец дружбы с Советским Союзом.

В выставочном зале Дворца людно.

«Впервые в Китае». Эти слова пестрят на стендах, повторяются экскурсоводами. Предприятия Шанхая показывают здесь свою продукцию.

Прежде металлисты Шанхая занимались только монтажом и ремонтом. Теперь им все по плечу. Новенький шлифовальный станок. Прибор, который чистит детали ультразвуком. Радиоприемники разных типов, даже для глухонемых. Пластмассы. Из них мастерски изготовлены букет цветов, ваза, скатерть, столик, тахта, занавески — словом, целая пластмассовая комната показана на выставке.

Шанхай делает крохотные часики и мощные турбины, логарифмические линейки и радиоприемники, краски и фотоаппараты — всего и не перечесть. И все это — впервые в Китае.

Любуясь шедеврами Шанхая, я вспомнил наши выставки тридцатых годов. Там красовались надписи: «Впервые в СССР». Мы тоже гордились каждым изделием, означавшим независимость от капиталистов. Во Дворце дружбы, среди улыбающейся, буквально ликующей толпы посетителей китайцев, я неожиданно соприкоснулся с собственной юностью. И хорошо было сознавать, что наш опыт помог великому народу сократить исторические сроки!