Владимир Дружинин - В нашем квадрате тайфун

Река все уже, а берега ее застроены все гуще. Слышно, как где-то ухает паровой молот. И вот наконец за частоколом труб и корабельных мачт встают небоскребы знаменитой шанхайской набережной.

Мы приходим по расписанию, в четырнадцать ноль-ноль. Ничто не задержало нас на Хуанпу. А сампаны? Нет, они что-то не попадались нам.

Штурман, посетивший Шанхай лет пять назад, ошибся. Тысячи жителей сампанов переселились за это время в дома. Сохранились лишь остатки поселений на воде, и то не на Хуанпу, а на ее притоке, извилистой речушке Сучжоу, окаймляющей центр города.

Но об этом после.

Памятная встреча! Цветы, флаги, оглушительное многоголосое «ван суэй»! Но одна подробность особенно запомнилась мне.

Нам предстояло перейти мостик через канал. Небольшой мостик с перильцами, отделяющими проезжую середину настила от боковых тротуаров. Правда, разглядеть перила я издали не мог, но был положительно убежден, что они там есть, — до того плотно, двумя ровными потоками расположились встречающие. Мужчины в строгих темных кителях, женщины в узких брюках.

Когда мы приближались к мосту, казалось, что китайские друзья вот-вот сломают перила, хлынут к нам…

И тут я с удивлением обнаружил, что никаких перил нет. Ряды китайцев стояли, как прежде, ровно. Нам протягивали цветы, мы жали друзьям руки, гонги лопались от рева, но никто и на дюйм не нарушил строя. Твердая дисциплина подчиняла кипучий темперамент шанхайцев.

Спешу заметить, они приветствовали, конечно, не просто советских туристов. С необычайной силой я ощутил сердечную дружбу двух народов. Это чувство не покидало меня и потом. Из всех шанхайских впечатлений оно было самым радостным.

«Шанхай» — значит «у моря». Город, возникший более тысячелетия назад, действительно стоял на самом берегу Восточно-Китайского моря. Титаническая работа Янцзы отодвинула море. Выносы ее наращивают сушу Китая, и теперь море в тридцати километрах от города.

От влажного дыхания океана серые небоскребы набережной потемнели, стали почти черными. Летом здесь жара, перемежающаяся частыми дождями. Зимой, когда ветер дует из глубин азиатского материка, в Шанхае холодно. Бывают десятиградусные морозы. К зиме маленькие, комнатного вида пальмочки, украшающие набережную, надо закутать или унести под кров.

Ветер, гуляющий сейчас по набережной, далеко не ласков. Следовало бы захватить из каюты плащ. Похоже, он не южанин, этот город, стоящий на 31° северной широты, то есть на десять градусов южнее нашего субтропического Батуми.

Шанхай суровый город. Грузные здания на набережной, отделенные узкими каньонами-улицами, воздвигнуты заморскими бизнесменами, которые нигде не создали ничего прекрасного. Образцом для архитекторов послужили деловые кварталы Нью-Йорка, лишенные солнца и зелени.

Некогда центр Шанхая был «международным сеттльментом», оплотом колонизаторов. Китайские законы здесь не действовали. «Консульская юрисдикция» защищала любого иностранца. Белый чувствовал себя в Китае хозяином. Он мог безнаказанно оскорбить китайца, ударить его, даже изувечить. У ворот сквера красовалась надпись: «Китайцам и собакам вход воспрещен».

Тюрьма для политических заключенных, построенная в Шанхае того времени, была точной копией тюрьмы «Синг-Синг». На кандалах красовалась американская марка: «Made in USA».

Морскими путями прибывали в Шанхай дельцы из Америки, из Англии, Франции закупать китайское сырье, сбывать фабричные изделия. Иностранцы задавали тон в жизни Шанхая. Наименее китайский из всех городов Китая — так говорили о нем.

Самые крупные дома были собственностью иностранцев. Трамвай и водопровод принадлежали англичанам, электростанции и газ — французам и американцам, телефон — американцам. Шанхай был колонией. Очень доходной колонией — у главных ворот Китая в океан.

Чужеродное обычно не радует глаз, а здания на набережной и сегодня те же, что прежде. И все же есть особая прелесть в облике Шанхая нынешнего. Приезжего с первых шагов захватывает атмосфера созидания, больших и счастливых перемен. Улыбки прохожих, обращенные к вам, как бы говорят: «Теперь все здесь наше».

Табличка со словами «Собрание народных представителей города Шанхая» заставляет по-новому взглянуть на строгое здание с колоннами, в котором побывали некогда и японские оккупанты, и гоминдановцы во главе с Чан Кай-ши. Да и все дома на набережной омоложены новым содержанием. Таможня с «Большими часами Шанхая» на высокой башне. Притулившийся возле великанов двухэтажный особнячок — ныне клуб моряков. А вот и многоэтажный отель «Хэ-пин», когда-то место разнузданных кутежей.

Ожидалось, что мы и здесь, как в Японии, будем ночевать у себя на теплоходе, но гостеприимные хозяева решительно воспротивились. Нет, непременно в отель! В подъезде нас встретили аплодисментами повара в белых колпаках, официанты, судомойки. В «Хэ-пине» мы смогли оценить удобства, предоставлявшиеся раньше господам с долларами и фунтами стерлингов. Кроме постели, разумеется, идеально чистой и удобной, кроме ванной, понятно, безупречной, здесь обеспечивают сравнительно редким благом — тишиной.

Даже задорные крики буксиров с Хуанпу не проникают сквозь плотно закрытые рамы. В коридоре, устланном коврами, шагов не слышно. Лифт как-то умудряется работать без малейшего звука. Столь же молчаливы и двери. Не слышишь даже самого себя, так как на ногах плетеные туфли, любезно предоставляемые каждому постояльцу. Дверцы гардероба, ящики стола не скрипят.

Кстати, в столе я нашел конверты, почтовую бумагу и наклейку для чемодана — бумажный ромбик с изображением «Хэ-пина» на голубом фоне. Болезнь подкрадывается к человеку внезапно. Я взял наклейку и ощутил странное вожделение. Мне вдруг стало ясно, что ее-то мне как раз и не хватало в жизни. Что я никому ее не отдам. И что мне нужны еще наклейки и я буду добывать их везде, где только можно…

Отель выходит фасадом на Нанкин-дун-лу, главную магистраль города. Узкая, затененная высокими постройками, она была бы мрачной, если бы не ряды кудрявых молодых деревьев, посаженных при народной власти.

В огромном белом доме-башне — универмаг. Если пройти дальше по Нанкинской улице, а затем свернуть влево — вы попадете в район, называвшийся прежде китайским торговым городом. Он примыкал к сеттльменту, взирал на него снизу вверх, с досадой и завистью. Куда было китайским купцам до заморских бизнесменов! Стоит сравнить баракообразные сооружения в один-два этажа с небоскребами центра, и станет ясно, насколько тоньше мошна была у предпринимателя китайца.

Если свернуть с Нанкинской улицы вправо, к северу, — вы окажетесь на берегу речки Сучжоу. Здесь еще можно увидеть сампаны. Это остроносые лодки-кибитки, крытые бамбуковыми обручами с натянутым на них брезентом. Пожилой китаец в ватной куртке сидит на носу и пасет утку. Она смирно плавает у самых ног хозяина, даже не натягивая короткий поводок, привязанный к лапке.