Владимир Дружинин - В нашем квадрате тайфун

Василий Иванович тревожился вначале, как-то покажут себя машины в джунглях! Испытание было трудное. В вентилятор двигателя корчевальной машины попадала трава, прекращалось охлаждение мотора. Пришлось переделывать лопасти вентилятора. И таких поправок было внесено немало. Машины работали без аварий, даже когда наталкивались на толстенное, в три обхвата, красное дерево. Тут требовались усилия нескольких машин.

Сперва Василий Иванович своим корчевателем обрывал верхние корни, потом бульдозер окапывал дерево кругом, резал корни глубже. И наконец два древовала упирались в великана и валили его с корнем.

Все это стало привычным, как и ящерицы, бегавшие по стенам в гостинице, и катамараны в гавани. Чего-то не хватало, если не заглядывала утром, к завтраку, прирученная маленькая обезьянка, жительница соседнего парка.

Ученики радовали своими успехами. С ними дружба установилась не сразу. Сперва цейлонские трактористы держались официально, настороженно. Они имели до сих пор дело с белыми господами. Но очень скоро выяснилось, что советские люди совсем другие. Василий Иванович не нахвалится: чудесные парни цейлонцы, сердечные, гостеприимные. И прекрасные труженики. Это плантаторы сочинили легенду о природной лености туземцев. Ложь!

Советские машины расчистили за год две тысячи акров джунглей. Теперь на этой земле растет сахарный тростник. А вблизи с помощью чешских и польских специалистов построен сахарный завод.

— Эх, жаль, не встретили вы там наших учеников! — повторяет Гоголев.

Он ведет меня к себе. Не странно ли, два русских человека идут по улице в русском поселке Сиверская и с таким жаром говорят о далеком тропическом острове, словно он их близко касается! Но ведь и правда, касается!

— Теперь мы испытываем новую машину. Вот бы ее в джунгли!

— Цейлонцы бывают у вас?

— Нет, здесь, в опытном лесхозе не были. А в Москву, в Институт механизации, заглядывают и, слышно, следят за нашими новинками.

В квартире Гоголева, в окна которой видны северные березки и елочки, стоит на столике слон, искусно вырезанный из блестящего, тяжелого, как металл, черного дерева. Память о далеком Цейлоне…

Но как меняются в наши дни эти понятия — «далеко» и «близко»!

— Идемте в гости! — сказал мне спутник по плаванию. — У меня тут знакомые.

Владимир Федорович Головин — преподаватель педвуза, живет в Красноярске. И вдруг — знакомые в Коломбо!

— Очень милые люди. Вот адрес: район Бамбалапитья, квартиры государственных служащих, корпус… идемте, не пожалеете!

Что ж, отчего не пойти в гости, да еще в Коломбо. Мы шагаем по набережной, мимо парламента, затем по длинной-предлинной улице, где за толстостенными особнячками живут торговцы-бюргеры. Реклама чая, сигарет, лимонада.

По дороге Владимир Федорович поведал мне историю своего знакомства с цейлонцами. В Коломбо воз-пик учительский клуб путешествий. Он установил дружеский контакт с педагогами всех стран. Очень велик интерес к Советскому Союзу. Первая же группа, побывавшая у нас, пригласила к себе советских учителей, и Владимир Федорович попал в число экскурсантов. Он пробыл на Цейлоне месяц.

— Недавно еще одна группа цейлонцев выехала к нам. Должно быть, уже вернулись.

Он тяжело дышит. Тропическая жара томит сибиряка. А улица ведет и ведет нас, деловитая, почти без зелени, вся во власти солнца. Где же дома служащих?

Вправо, к океану, спускаются шеренги домов. Обыкновенные жилые здания новой постройки, из бетона и стекла. От солнца защищают ставни и козырьки балконов. Двор похож хотя бы на ленинградский — газоны, молоденькие деревца, по-европейски одетый папа катит обтекаемую детскую коляску. Качели удивительно похожи на наши. Но пальма в конце двора, на самом берегу, — цейлонская, и океан цвета индиго — тоже цейлонский.

Мы входим в квартиру, обычную городскую квартиру с легкой мебелью, со шкафом, из которого смотрят корешки книг, большей частью английских. Нас встречает красивый мужчина в рубашке с отложным воротником. Кожа его цвета черного кофе.

Сибиряк и цейлонец крепко обнимаются. Потом, сделав шаг назад, ласково смотрят друг на друга. О, если бы еще можно было разговаривать без переводчика! Но где там! Даже имена не даются.

— У вас имена такие трудные, — жалуется хозяин. — Как? Фе-до-рович?

— А у вас! — восклицает с отчаянием в голосе сибиряк. — Та… Тама…

Имя хозяина Джаям Тамотерам, он тамил, преподает в тамильской средней школе.

В столовой мы застаем его жену, высокую, в неярком домашнем сари, и трех живчиков-ребятишек. Вручаем им русские матрешки, вызывающие, как всегда, восхищение.

У Тамотерамов еще гость, — учитель математики Гектор Джаявардева. Он сингал. Я читал, что отношения между сингалами и тамильским меньшинством не всегда хорошие, и мне хочется больше узнать об этом. Но удобно ли расспрашивать? Здесь, во всяком случае, единство двух народов полное.

Все же я решился.

— О, кое-кому выгодно нас поссорить, — говорит хозяин. — Но мы ведь не те, что были.

Вот случай, взбудораживший столицу. Двое юношей, тамил и сингал, сдавали выпускные экзамены в университете. Все годы они шли вровень, отвечали оба блестяще, — и вдруг диплом с отличием вручают только сингалу. Почему?

Начальство не могло дать удовлетворительного объяснения. Сингал демонстративно отказался от диплома. Благородный поступок встретил отклик. Десятки профессоров и преподавателей обратились к министру просвещения с письмом, в котором резко осуждается вылазка националистов. Сингалу жмут руки на улице, он стал героем дня. Виновные отмалчиваются. Они приперты к стене.

Появляется еще гость — веселый, экспансивный Кингсли Дассанаике, сингал.

— Желаете узнать московские новости? — смеется он.

— Вы были в Москве?

— Прилетел сегодня утром.

Реактивный советский самолет доставил его в Ташкент, а оттуда в Дели. Из Дели пилот индиец, тоже на реактивном, примчал в Коломбо. Полет в общей сложности длится не дольше суток.

— Что же, будем ездить чаще, — говорю я.

— Непременно, — кивают цейлонцы.

Нас угощают… Я не записал названия, оно очень длинное, но по-нашему это бублики. То есть бублики только с вида, ибо они начинены орешками, какими-то пахучими зернышками и перцем. Перца, уверяет хозяйка, чуть-чуть, однако во рту горит. Не беда, все-таки очень вкусно. Мы едим еще фруктовый салат — смесь бананов, ананасов, манго и еще чего-то, запиваем шоколадом из цейлонских какао-бобов. И все время, чуть не перебивая друг друга, разговариваем. О том, как радостно, как полезно дружить.

Да, мы будем ездить, только бы сохранить мир. Это самое главное.

Кингсли вспоминает поездку к нам. О, в России его и спутников приняли прекрасно! Да, он бывал в школах. Он как руководитель школы для глухонемых по-лучил много интересного. Но ему не стыдно показать и свою школу советским гостям. Он использует достижения европейской науки и сам придумал кое-что… Ну, не бог весть что, правда…