Владимир Дружинин - В нашем квадрате тайфун

— Не верьте ему, — смеется хозяин. — Он скромничает. У него большие новшества.

Кингсли прав — Москва совсем недалеко от Коломбо. Да и есть ли теперь на земле далекие страны, в прежнем смысле этого слова?

Три дня пути отделяют нас от Бомбея. Устраиваемся в шезлонгах. Вяло возобновляется обмен монетами и наклейками.

— Радиограммы поступили на имя следующих товарищей, — объявляет репродуктор.

Выстраивается очередь к радисту — еще один признак того, что морская жизнь вошла в свою колею.

— Вы послушайте! — смущенно смеется округлый, лысый турист. — «Папа, где велосипедный насос? Целую, Алик». Верно, он сам и засунул куда-нибудь…

Однако насос не дает папе покоя. Нежно прижимая к себе листок с вестью от сына, он бродит по палубе и советуется, как быть? Алик наверняка потерял насос. Не первый раз случается… Но выбранить не хватает духу. И в Кишинев с десятого градуса северной широты, через Аравийское море, Иран, летит ответ:

«Проси маму купить новый. Целую. Папа».

Между тем с океаном происходит что-то неладное. Он потемнел, утратил ту глубокую синеву, какая поразила нас у экватора.

Он не качал нас, не цвел белыми одуванчиками — и все-таки он был не в своей тарелке, если позволительно вообще сближать океан с тарелкой. Временами по воде пробегала рябь. Она бывает всякая — спокойная, с улыбкой, и нехорошая. Сегодня океан, похоже, вздрагивал от каких-то неприятных переживаний или предчувствий.

Ветер подул с севера, потом с запада. Пришлось накинуть пиджаки. Барометр пополз к «буре». Горная цепь Западных Гат затуманилась, ее словно затопило прибоем.

К ночи вдали собралась гроза. Точнее, две грозы — справа, над Малабарским берегом Индии, и слева, над голым океаном. Между собой они затеяли перепалку. Молнии почти не гасли, озаряя вспышками спящий берег, его обрывы, ущелья, крыши и сады рыбацкого села.

Стрелка барометра нерешительно толклась возле «бури». Нас покачивало, но не сильно. По сравнению с кутерьмой на небесах океан можно было считать спокойным. Он проявил похвальную независимость. Если грозовые тучи имели намерение поднять шторм, то, надо прямо сказать, усилия были потрачены впустую.

Спал я на своем обычном месте-на палубе, под булькающим гуськом. Как всегда, он делал вид, что вот-вот сбросит на меня излишек воды из балластной цистерны. Но я уже перестал обращать на него внимание.

На третий день небо очистилось, барометр двинулся было к «ясно», но опять заколебался.

— Погода нервная, — сказал штурман Мотузов, — Смена муссонов скоро.

До самого Бомбея океан то пугал нас, то ласкал, интригуя своими капризами.

Рано утром мы оставили за кормой цепь зеленых островов-гор, прикрывающих неоглядно-широкую гавань. На рейде замер пассажирский лайнер «Транс-Азия», порт приписки Триест. На его стеклах — золото встающего солнца. Дымя, идет к берегу на погрузку «Стелла Беллатрикс» из Стокгольма, похваляясь своей истинно шведской, безупречной, чуть ли не стерильной белизной. Эти громадные суда кажутся игрушечными на величавом, синем просторе гавани. И уж совсем крошками выглядят рыбачьи парусники. Я различаю в бинокль черный, очень высокий борт, крепкий такелаж, две мачты с косыми парусами. Острые концы их обращены назад. Нет, это судно не похоже на китайскую джонку-бабочку с округлыми крыльями. Скорее, буревестник, привыкший бороться с ветром.

Впереди гасит ночные огни Бомбей. Небо над ним светлеет. Развертывается, уходя все дальше, многооконная, лимонно-желтая лента набережной, очерчиваются купола, башни, завитки зелени, трубы, а над всем этим — тонкий, словно прокатанный вальцами, отстоявшийся слой фабричного дыма.

До сих пор я лишь бегло упоминал морские вокзалы в портах — теперь же придется задержать читателя, едва ступившего со мной на берег. Правда, вокзал ничем не примечателен с виду — бетонная коробка с широкими пролетами. Здесь хоть и средняя, но все же тропическая Индия, восемнадцатый градус северной широты, и на стены идет минимум материала.

Чем же вызвана задержка? Да прежде всего необходимостью обменять валюту. Таможенный кассир, черный, большеглазый, одетый в белое, принимает от нас доллары и величавыми движениями раджи вручает рупии. Каких только денег не перебывало у нас! В Японии были монеты с дырочками, на Цейлоне — монеты-цветы, вырезанные фестонами, здесь же — медные ромбы.

Право, в невиданной стране стоит где угодно остановиться и поглядеть вокруг, даже на морском вокзале. С портрета на вас с умной улыбкой смотрит Неру, а внизу напечатаны его хорошие, теплые слова о том, как важно ездить друг к другу, пересекая границы, — это способствует взаимному пониманию и дружбе между народами.

На прилавке сложенные книжечками красочные листы-путеводители. «Не для продажи», — гласит пометка. За прилавком никого нет, подходи и бери. Многобашенный Бенарес, подземные храмы Эллоры и Аджанты, прохлада горных рек и озер Кашмира… И, конечно, Бомбей. «Бомбей — ворота Индии». Да, только ворота великой, очень сложной страны.

Что ж, побудем хоть в воротах. Мы рады и этому. Пока мои спутники по восьмой группе стоят в очереди, можно не спешить к автобусу. Я покупаю газету, толстую, столичного вида газету на английском языке— разумеется, очередной «Таймс». Трудно отойти сразу от ларька с цветником обложек. Считаю названия. Одних только газет в Бомбее выходит два десятка, из них пять английских, остальные же на языках Индии. В изобилии представлена продукция американского книжного бизнеса. «Продажная любовь», «Трагедии секса», «Исповедь проститутки»…

Газетчик тоже в белом, как и кассир, бедра обмотаны полотном, а сверху что-то вроде кителя. Как и всюду в тропиках, белый цвет — достояние мужчин. Индиец подает мне книгу.

— Возьмите, сэр. Очень интересно!

Это «Четверо справедливых» — роман известного автора детективов Эдгара Уоллеса, написанный лет шестьдесят назад. Одна из любимых книг моей юности!

Позднейшие романы Уоллеса искусственны, наивны, но эта книжка… Не диво, что из потока книг, большей частью бульварных, продавец выбрал именно «Четверых справедливых». Это приключения четырех смельчаков, взявшихся исправлять промахи и преступления буржуазного правосудия. Подкупленное или ленивое, оно не в силах защитить обиженных, покарать зло. И вот в берлогу насильника, мироеда являются добровольные каратели. Пусть оправдал его неправый суд, но он выслежен и от расплаты не уйдет.

— Я вам предложил здешний бестселлер, — печально сказал газетчик, ставя книгу на место. — Те книжки, про дурных женщин, я вам и не рекомендую. У нас их не покупают.