Владимир Дружинин - В нашем квадрате тайфун

— Танец Шивы, — сказал мне сосед индиец.

Потом вышел на сцену наш турист, ереванец Степан Арутюнян, и спел песню Раджа Капура, песню бродяги, изобразив даже оркестровый аккомпанемент. Зал едва не рухнул — такой поднялся рев восторга.

Так, среди друзей, под оглушительные возгласы: «Хинди, руси — бхай, бхай!» — завершилось наше пребывание в Бомбее, в воротах Индии.

Перед нами Аравийское море.

Ничего плохого оно не предвещает, нет даже тех таинственных мимолетных гримас, которые пробегали по его лицу и тревожили нас на пути в Бомбей. Небо вспыхивает зарницами от взрывов рекламы позади, в Бомбее.

Мы беспечны и веселы. Правда, если верить штурману, доверять морю нельзя, — скоро смена муссонов, однако на нас эти слова не оказывают воздействия. Каких-нибудь три дня — и мы в Африке. Пока Нептун раскачивается… Ясное дело, ему не до нас, коли он собирается менять муссоны. А там, дальше, — переходы короткие, почти домашнее Средиземное море и совсем уж свое Черное.

Туристы из Армении радуются еще и по другой причине: в Бомбее им удалось повидать армян. Сперва обнаружился азербайджанец. Он подошел к ним на улице. Родом он из Ирана, когда-то, еще в царское время, работал на промыслах в Баку вместе с армянами. Когда беседовали с ним, подошел армянин. Зубной врач, тоже старик, объехавший весь свет в погоне за счастьем. Одна дочь у него замужем в Тегеране, вторая — в Каире, третья — в Буэнос-Айресе.

— Гляжу, еще армяне, — рассказывает Арутюнян. — Как из земли выросли! Повели нас в дом, часа два расспрашивали об Армении. Напоили нас… фруктовым соком, — закончил он, шутливо вздохнув.

По каютам производится смотр сувенирам. Игорь Петрович приобрел настольный Тадж-Махал из мраморной крошки и теперь ломает голову, как его поместить в чемодане. Не повредить бы минареты! Саша и Миша накупили всякой всячины — тут и марки, и веера, солнечные очки и нелепая диадема из пластмассы. Уличные торговцы так настойчивы!

Тем временем теплоход пересекает цепочку островов. Мы в открытом море. Палуба под ногами начинает вдруг терять устойчивость. Первое предупреждение Нептуна! Мы отшучиваемся, Игорь Петрович легкомысленно хохочет. Говорит, что больше чем на три-четыре балла и силенок нет у дряхлого подводного монарха.

Утром, за завтраком, морские духи уже открывали стенные шкафчики, пересчитывали бокалы. Тут бы и взяться за ум, повиниться перед Нептуном! Так нет…

За месяц с лишним спокойного плавания мы нарастили толстый слой оптимизма, неверия в опасности. Дипломы, выданные за переход через экватор, окончательно вскружили нам голову. Мы вообразили себя избранниками Нептуна.

Море темнело. Тучи смыкались, а мы все, глядя на крохотный голубой просвет, с дружным упрямством предсказывали хорошую погоду. Вопреки порывам ветра, вопреки барометру. Да, падает — ну и что с того! Раньше тоже падал… В музыкальном салоне собрались геологи и географы. Корабль встряхивало, карандаши и ручки не держались на столиках. Академик Вялов, как всегда бодрый, предложил всем сесть на ковер. Раскатали карты, раскрыли тетради.

Олег Степанович подводил итоги экскурсии среди мангровых зарослей, у острова. По рукам ходят трофеи — раковины, куски горных пород.

— А помните крабов? — спрашивает академик. Да, все помнят. Потешные, неуклюжие создания! Иной заберется в ил и высовывает клешню, как будто хочет выбраться и просит помощи. Олег Степанович сияет. Почему же заинтересовали его эти крабы?

Несколько лет назад на научной конференции один австрийский геолог докладывал о странных пустотах, замеченных в окаменевших слоях. В чем тут дело? Завязался спор. И вот теперь он, кажется, решен. Убежища доисторических крабов — вот что нашел тот австриец. Да, норки крабов у острова Каменного слона по форме точно такие же.

Какой отсюда практический вывод? Очень важный. Подобные пустоты, стало быть, признак морских отложений. Значит, этим можно руководствоваться при поисках полезных ископаемых.

Резкая черта горизонта за окнами салона взлетает кверху, потом проваливается. Не беда! Люди тут бывалые, закаленные в экспедициях. Да и качает еще не так сильно. И голубое окошко в небе еще не закрылось — может, скоро разведрится. Напрасные ожидания, — Нептун разгневан, море пенится все гуще. Многих оно уже свалило.

К борту близится высокая, темно-синяя, почти черная волна. Она изрезана лощинами, словно горный хребет, и у нее несколько седых вершин. Сейчас она зальет палубу! Нет, брызги летят только на нос, теплоход поднят упругим плечом Нептуна, потом плавно опущен. Валы все выше, и к тому же размеренность движений морского властителя нарушается.

— Бортовая качка или килевая? — вопрошает кто-то, с головой укрывшийся простыней.

Можно подумать, только это и беспокоит его. Если разобраться, все виды качек, какие есть на свете, настигли нас в Аравийском море. От этого названия всегда веяло на меня чем-то спокойным, невозмутимо-патриархальным. Видится старец с белой бородой, тихо едущий на ослике.

Вот тебе и тишина! Теплоход гудит, как колокол, волны вызванивают нескончаемый благовест на его стальных боках. Бегут отовсюду, справа и слева, к носу и к корме, словно мы приманка для них. В этой водной пантомиме трудно уловить порядок. Как именно решил расправиться с нами оскорбленный Нептун? Верно, он хочет раздавить нас, как орех, двумя сходящимися волнами. Но мы соскользнули, волны сталкиваются на пустом месте, яростно швыряя пену.

Тающая горсточка оптимистов еще лелеет надежду, что море успокоится к ужину. Было наивно, разумеется, полагать, что стихия учтет наш распорядок дня. Мало кто ужинал в тот вечер. А ночью пронесся ливень. Он хлынул внезапно и буквально затопил туристов, спавших на открытых палубах. В несколько минут на непромокаемом брезенте, над кормой, скопилось тонны полторы воды. Железные стойки погнулись.

Под утро шторм достиг десяти баллов. Нос заливало, скамейки носились по воде, стукаясь о фальшборт. Волны явно хотели схватить бухты манильского троса и выкинуть в море. Капитан скомандовал аврал. Под ударами шторма матросы во главе с боцманом кинулись спасать тросы. Но сперва надо было поймать взбунтовавшиеся скамейки, они злобно били по ногам.

Море не смирилось и наутро, и на третий день. Музыкальный салон опустел, гонг, звавший в рестораны, поднимал лишь половину туристов, а то и меньше. С гордостью скажу, что в числе туристов, не терявших воли к еде, был и я. Природный аппетит вообще помогает бороться с морем. Но вот что я не мог преодолеть никакими силами, это необычайную сонливость. Я спал двенадцать, даже четырнадцать часов подряд, успешно соревнуясь с младенцами на суше, в колыбелях.