Владимир Дружинин - В нашем квадрате тайфун

Гроздьями висят почтовые ящики — для писем срочных, для обыкновенных, для авиапочты. И еще четвертый ящик — желтый среди синих, с велосипедом на крышке, — отведенный для корреспонденции городской. Облегчается сортировка писем.

Рекламы немного, она сдержанная, без крикливости. Зато много разных объявлений, лозунгов, свежих и старых. Сдирать их не спешат, и стены домов сообщают вам хронику жизни Каира за последние месяцы. Напоминают о кинофестивале стран Азии и Африки, который прошел с большим успехом. О приезде премьера Индии Неру. Он и президент Насер на портретах рядом.

А вот новость сегодняшняя — декрет о национализации всего автобусного транспорта, а также трех крупнейших газетных трестов.

Выходим к Нилу. Деловитая, кипучая столица, оказывается, еще и красива! Нил течет в гранитных берегах, он уже, чем Нева в Ленинграде, но не намного. Вода в Ниле желтая, под цвет гор, встающих вдали, за крышами. Плывет фелюга. Есть что-то родственное верблюду, кораблю пустыни, в этом осадистом, крепко сбитом судне с высоким парусом — может быть, величавая медлительность, с какой оно близится к причалу с грузом глиняных горшков из окраинной мастерской и, кажется еще, из какого-то давнего века.

К Нилу Каир обращен лицом. Набережная чудесная! Раскинулись веселые цветники, зеленеют рослые пальмы. Им хорошо у воды. На том берегу они стоят густо, стеной. У реки и лучшие, самые высокие здания города — десять, двенадцать этажей.

На одном фасаде — цепь загадочных значков, то ли буквы, то ли узор. Это «левая» роспись отеля-гиганта, построенного недавно американской фирмой Хилтон.

В знаменательном соседстве, в сквере, — рекламный щит, на черном фоне кроваво, резкой готикой выведено «Крупп». И сюда тянут свои когти рейнские фабриканты смерти!

Взглянем еще раз на Нил — и обратно, во дворец Капсиса. Автобусы уже поданы, проглатываем кофе, бутерброд с повидлом, омлет — ив путь.

Машина сначала идет по широким центральным улицам. Потом происходит непонятное: мы словно в другом городе. Тесный проезд ведет в гору, впереди минареты…

Откуда это взялось? Ведь утром, гуляя по Каиру, мы не заметили ни одной из пятисот его мечетей. В том-то и особенность арабской столицы. Если не говорить об окраине, старинный Каир и новый не существуют отдельно, они сплетены, причем старинное застенчиво прячется за спинами многоэтажных зданий.

— Восьмая группа!

Кричит на этот раз не Вероника Сергеевна, а местный гид, усердно помогающий ей. Он знает несколько русских слов и просит называть его Борей. Арабское его имя звучит похоже. Высокая фигура Бори в развевающейся галабии — отчетливый ориентир в толчее туристов, своих и иноземных.

Сейчас мы на самой бойкой из магистралей туризма. Боря ведет нас в мечеть султана Хасана, примечав тельную своими ребристыми, как бы скрученными минаретами. Говорят, много проектов было представлено султану, и ни один не понравился ему. Однажды он с досадой скрутил пергамент с чертежом, бросил, а потом глянул и приказал: «Стройте вот так!» Во дворе мечети голос Бори глохнет, меня отрезала другая группа, торопящаяся за своим гидом к выходу. Разыскивая своих, я сталкиваюсь со стайкой стрекочущих француженок, затем с компанией молчаливо шествующих шведов.

Ура, догнал! Боря ныряет в закоулках мечети, между колоннами, иногда останавливается, чтобы постучать в стенку.

— На счастье! На счастье!

Следуя за ним вприпрыжку, мы тоже стучим, кто машинально, кто из вежливости.

Под конец выясняется, мечеть Хасана в сущности не одна мечеть, а четыре. Столько, сколько было в XIV столетии, при Хасане, крупных мусульманских сект. Примирить их и надеялся султан. Витиеватый фонтан посреди двора служил им всем для традиционного омовения, а затем все приступали к молитве. В одном дворе, но каждая секта в своей нише, пробитой к стене.

Плиты двора не сохранили следов крови, но целые реки ее пролились тут за пять веков, во время схваток между иноверцами и частых дворцовых переворотов.

— Восьмая группа!

Едем к холму с цитаделью. Он возникает перед вами, когда автобус доставляет вас чуть ли не к самому подножию. Эффект прямо-таки сказочный. Не мираж ли перед вами? Нет, можно потрогать древнюю кладку, в которой застряли ядра наполеоновских пушек.

В цитадели — мечеть Мухамеда. Здесь нет величавой суровости мавританских сводов и ниш, тут легкие, хочется сказать, веселые алебастровые колонны окружают двор. Боря бьет в ладоши, и эхо, как стайка птиц, разлетается по мечети, многократно звенит под куполами. Год начала постройки 1820-й. Магометанский мир, как видно, был не столь замкнут, чтобы не воспринять веяния из Европы. Стиль мечети — четко выраженный ампир, проникший сюда, в султанат, через брешь, проломленную Наполеоном.

Во дворе мечети колодец, гораздо старше ее, вырытый в средние века. Из него, с огромной глубины, доставали воду. Она подавалась в ведрах, прицепленных к канату. Быки и рабы в подземных галереях ворочали тяжелые колеса и рычаги.

Поднимаемся на верхний бастион цитадели. Глаз охватывает весь Каир, сползающий в долину Нила со склонов хребта Мокоттам и загустевший внизу, — каменное месиво, плоскокрышее, подернутое копотью лет.

Рука Игоря Петровича ложится на мое плечо и крепко сжимает. Голос его дрожит.

— Видите!.. Видите!..

Это дальше, чем желтые каскады Мокоттама, дальше, чем глубокая, черная щербина каменоломни, начатой еще при фараонах. Это — пирамиды. Волна сухой мглы скрадывает горизонт, пирамиды кажутся очень-очень далекими и огромными. Их три. Они словно вершины гор, самые мощные вершины цепи, тонущей в дымке.

Игорь Петрович страдает — сегодня мы не едем к пирамидам. Надо ждать до завтра.

Между тем силуэты пирамид уже скрылись за зубцами крепостной стены, мы бежим к машинам.

Снова по машинам — и наш автокараван катится на окраину столицы. Мы видели Каир современный, Каир султанов, а теперь мы в третьем Каире, тоже неожиданном. Как будто обычные улицы захолустного восточного селения — безгласые стены, плотно запертые ворота. Но вот оконце, за ним чахлые кустики, могильный памятник. Могилы за каждой стеной, здесь нет жилья для людей, — это город мертвых, разгороженное, разделенное на семейные усыпальницы кладбище. Кое-где приношения покойникам — цветы, чашечки с едой.

Желает кто-нибудь выйти, поснимать? Нет, скорее из этого мрачного места! Да и времени мало, нам еще надо на базар.

Каирский базар! Кто из путешественников не писал о нем! И понятно, кто не был на базаре, тот не видел Каира. Не видел его умельцев, несущих славу арабской резьбы, чеканки, росписи, керамики.

Тесными людными коридорами мы идем в глубь подлинного царства искусников, оглашаемого лязгом молотков, шуршанием гончарных кругов. Как ни сверкают тонкогорлые медные кувшины, серебряные и золотые подвески, диадемы, серьги, мы смотрим во все глаза. Смотрим и испытываем сожаление от того, что и тысячную долю сокровищ невозможно унести в памяти.