Владимир Дружинин - В нашем квадрате тайфун

Габо не раз, бывало, приносил в свой шатер тушу бейзы — антилопы с рогами тридцатипятидюймовой длины. Охотятся на нее так: обнаружив стадо, спускают собак, те кидаются на телят, все стадо бросается защищать их, и тут охотники, скрытые в засаде, мечут копья… Габо бил и куду — антилопу с винтообразными рогами, обитающую в горах; бил дибатаг — небольшую газель с блестящей шкуркой. Не увернется от копья даже сакаро — самая маленькая газель размером чуть больше зайца. Да что газели! Свирепые хищники— львы, леопарды — и те страшатся самодийского копья!

— У нас и пляшут с копьем, — сказал Габо. — Мсье, может быть, хочет посмотреть наши пляски?

Конечно! Как этнограф я должен посмотреть!

В Марселе, в кафе, Габо иногда показывал танец с копьем. Посетители были довольны.

— Приходите под вечер к нам, — сказал Габо. — В наш квартал.

Мы не сразу нашли дорогу среди задворок окраины. Неясный шум привлек наше внимание. На пустыре, на мешках, разбросанных по земле, сидели африканцы. Один держал на коленях дощечку и выколачивал на ней дробь костяшками пальцев. Над черными телами, как свечка, возвышалось копье с острым, мерцающим клинком. Оно покачнулось — Габо узнал меня и кивнул, приглашая сесть рядом.

Юноша, отбивавший дробь, вдруг запел. Он пел негромко, высоким, печальным голосом, и Габо переводил:

Все слушали песню и смотрели на нас, на диковинных приезжих, интересующихся бытом африканцев.

Певец умолк, и в круг вышел Габо. Он улыбнулся мне, подбросил копье и ловко поймал на лету. Вновь раздалась дробь, на этот раз быстрая, яростная. И Габо пошел по кругу, сверкая копьем, кружась и подпрыгивая.

Очень скоро я понял его, — Габо исполнял танец охотника. Он преследовал зверя. Габо двигался тихо, плавно, стараясь не выдать себя, не спугнуть добычу. Мускулы его напряглись, он стал как будто выше, шире в плечах.

Я увидел равнину, поросшую кустарником. Охотник осторожно раздвигает ветви, прислушивается. Вот он выследил зверя. На мгновение он застыл, живет только жало копья. Оно нагнулось, нащупало цель… Бросок! Копье остается в руке Габо, но я вижу, как летит копье, брошенное охотником, и кажется, слышу его свист…

Чары вдруг исчезли. На пустырь выбежал щуплый юноша в клетчатой рубашке и трусах и крикнул что-то. Габо прервал танец, зрители зашумели и поднялись.

На вокзал прибыл поезд с грузом — возможно, будет работа. Габо попрощался с нами. Он все-таки досказал повесть своей жизни, только не словами, а языком танца, блеском своего боевого копья.

Рядом со мной остался старик в черной тюбетейке и в полотняном халате арабского покроя. Он выплюнул окурок сигареты и дружелюбно повернулся ко мне.

— Это правда, мсье, что вы из России?

Я подтвердил. Старик пожевал губами и спросил, верно ли, что в России нет семьи, детей насильно отнимают у родителей и увозят неизвестно куда.

— Вранье? Так я и думал, — спокойно сказал он, выслушав меня. — Мало ли что болтают.

У некоторых есть радиоприемники… Старику известно, например, что Советский Союз стоит за мир, за разоружение.

— У нас есть пословица: тот, кто оставляет в мире других, и сам живет в мире. Это же хорошо! А что, мсье, у вас круглый год холодно или бывает тепло?

— Даже жарко бывает, — сказал я.

— Габо славный парень, — заговорил старик, помолчав. — Ему пора жениться. Но у него же нет ничего, ни дома, ни денег. Мы плохо живем.

Я встал и пожелал старику спокойной ночи. Он долго держал мою руку и смотрел на меня.

Сейчас история очертила на карте Африки новое государство — Сомали. В него вошли пока два Сомали — английское и итальянское.

…Вечером мы покинули Джибути. Сухой ветер дул в корму теплохода, нес песчинки с берега, исчезавшего во тьме.

Кто из нас, будучи в школе, не страдал от длинных, языколомных географических названий! Взять хотя бы Баб-эль-Мандебский пролив. Как долго он не давался мне! Я вызубрил Миссисипи, к горам Попокатепетль и Килиманджаро привык так, словно побывал на их вершинах, а проклятый Баб-эль-Мандебский не держался в голове — хоть плач!

Да и нужно ли помнить! Я еще в школе начал подозревать, что понадобиться могут лишь короткие названия. Похоже, от употребления имена гор, рек, городов стираются, как резинка. А раз длинное название, значит и место глухое. Никто там небось и не бывает.

И вот довелось самому… Справа — румяно-желтый аравийский берег, обкатанные ветром зубцы хребта, тянущегося из Адена в Йемен, слева Африка, такого же цвета, тоже хорошо пропеченная солнцем. Зубцы там совсем выветрились, уцелели в сущности одни десны— волнистая гряда холмов. Две части света сперва ненадолго сошлись, потом раздвинулись и впустили нас на простор Красного моря.

За кормой взлетели белые гребешки. Буруны, опасные для лодок сомалийцев, искателей жемчуга. Недаром так грозен для них Баб-эль-Мандебский пролив — по-арабски «Ворота слез».

Я стоял на палубе и старался отыскать в памяти хоть что-нибудь, связанное с проливом.

Ничего! Вот только одно сообщение, промелькнувшее в прошлом году в печати: арабский инженер предлагает построить в проливе плотину.

Суть проекта в том, чтобы запереть Красное море. На западе оно закрыто шлюзами Суэцкого канала, но и там потребуются дополнительные сооружения — еще канал и плотина. Крупных притоков море не имеет, дожди редки, зато испарение огромное, и значит, уровень моря станет быстро понижаться. Тогда с востока в него хлынет вода Аравийского моря, с запада — Средиземного. Результат? Цифра займет, пожалуй, целую строку. Две трети всей электроэнергии Соединенных Штатов — вот что получат государства Ближнего и Среднего Востока, если они объединятся для осуществления величественного замысла.

Да, таково первое условие. Перед глазами возникла жестокая пустыня за окраиной Джибути. Она тоже оживет тогда, лишь бы принялись за дело дружные руки. Руки арабов и африканцев.

…Легкий ветерок проносится над палубой, теребит брезенты, простыни на шезлонгах. Сгущается ночь. Утром Красное море лежит просторное, голубое, под безоблачным небом. Берег то вырезывается в желтом мареве, то надолго исчезает.

Хорошо, что мы не столкнулись с хамсином! Воздух спокоен и чист. Однако что это за пыль осела на поручнях? Песок, тончайший, едва ощутимый на пальцах песок. Как дыхание росы, он туманит стекла. В атмосфере в летучей смеси пребывают мельчайшие частицы двух материков, двух великих пустынь — Аравии и сухих равнин Африки.