Владимир Дружинин - В нашем квадрате тайфун

И снова улица, уже необычная, таящая сокровища. Городской большак, цепочка автомобилей, полотняные козырьки магазинов. Наперерез ему тихая, совсем провинциальная улочка. Вверх и вниз, вверх и вниз бежит улочка. По ней, скрипя и покачиваясь, ползет узенький, ветхий трамвай. Торчат ветвистые телеграфные столбы. Сдержанно цветет ойокнема — не знаю, как назвать это деревце по-русски. Цветы мелкие, бело-желтые, с тонким, едва ощутимым ароматом.

Так поется в народной песне. Поэтической грустью дышит улочка, небогатая улочка, надушенная ойокнемой. Она была бы сумрачной, если бы не Акрополь, белеющий в поднебесье. И сюда брошен отблеск его вечного света.

Улочка низвергается к парку.

Пантеон Афин новейшего времени создан в парке Заппейон. На мраморных обелисках, как когда-то в древности, стоят бюсты знаменитых греков: писателей Вар-ватаса, Папаригопуло, ученых, воинов. Идешь по парку, а Акрополь все плывет в вышине, над монументами, над ойокнемой. Ваятель Фидий смотрит сюда, на труд своих потомков, как высший судья. Нелегка задача ваятеля, зодчего! Его неизбывно тревожит вопрос, достойно ли Афин то, что он сделал, устоит ли, не сгинет ли перед лицом Акрополя, в его лучах!

В живом цветении ойокнемы памятник Байрону. Прекрасный памятник! Греция венчает лавровым венком поэта, сражавшегося вместе с патриотами греками против турок. Вспоминаешь русских друзей греческого восстания— декабристов, Пушкина.

Парковая аллея идет вверх, сквозь ойокнему она выводит к зданию с колоннами. Здесь залы для выставок и концертов. В теплые вечера концерты дают на воздухе. Позади скамей, занимаемых по билетам, располагаются сотни слушателей бесплатных. Это тоже традиция древних Афин — искусство должно быть достоянием всех граждан! Антрепренеры охотно соорудили бы забор, закрыли бы летний театр для безбилетных, но нет, нельзя! Дела афинян бдительно созерцают великие предки. Сверху, с мраморного холма.

Опять я об Акрополе!..

Но что поделаешь, без Акрополя нет Афин. Видный отовсюду, он видит все: закоулки окраины, горько пропахшие нищетой, и площади центра.

Где же центр Афин?

Вот площадь Омония, средоточие банков и первоклассных магазинов. Отель имени английского короля Георга, витрина Информационного бюро США, в ней плакат — американская ракета дальнего действия. Холодный блеск неона, сдержанная, неяркая толпа. Плечистые юноши, из которых каждый второй мог бы позировать скульптору. Тонкие, худощавые гречанки, одетые не слишком броско. Волны плотных, тяжелых черных волос.

Посреди площади — фонтан, журчат две слабые струйки. Мой спутник афинянин весело смеется:

— Фонтан строили несколько лет. Фу, убожество! Зато видели бы вы, какие виллы отгрохали подрядчики. За счет фонтана! Позор, позор! И где творится такое? В Афинах!

Он скорбно разводит руками. В Афинах, у подножия Акрополя! А фонтан, монумент казнокрадству, издевательски звенит, словно считает монеты, доставшиеся ворам. Площадь с фонтаном официально считается центром столицы, но заслуживает ли она такого звания в Афинах, в городе, где возвышается Акрополь?

Может быть, центр там, где дворец короля? Но ведь дворец очень мал! Не ему затмить Акрополь!

Статный красавец часовой шагает у дворцовых ворот. Гвардеец в юбочке защитного цвета, в чулках и туфлях с фестонами, он озабоченно выделывает ружейные артикулы, не обращая внимания на туристов. Десятки фотоаппаратов наведены на гвардейца. Греческий эвзон в национальной форме!

— Ах, королевский дворец! — восклицает туристка из нашей группы. — А что в нем сейчас помещается?

Мы хохочем все, и в том числе туристка, покрасневшая от смущения.

Эвзон вскидывает винтовку со штыком. Делает поворот, кладет винтовку на плечо. К туристам он уже привык.

Знает ли он, что его прадедов воспели Пушкин и Байрон? Отцы его стояли насмерть против гитлеровцев, и этого он не может не знать. Но как он поведет себя, если власть имущие прикажут ему стрелять в афинян? Велят послать пулю в сердце Манолиса Глезоса?

Неприступной скалой громадится над нами Акрополь. В Афинах помнят утро, когда там, назло оккупантам, взвился греческий национальный флаг. Водрузил его, пробравшись опасным, полуобвалившимся подземным ходом, отважный юноша Манолис Глезос. Манолис Гле-зос, имя которого теперь в греческом королевстве опасно произносить вслух.

Так что же, найдем ли мы когда-нибудь центр Афин? Зачем искать, он всегда перед нами. Вечный Акрополь — это и есть подлинный центр греческой столицы.

Мертвые руины? — недоуменно спросит читатель. Но в том-то и дело, что Акрополь не мертв.

Развалин здесь в сущности нет.

Мрачное слово «развалины» тут неприложимо. Акрополь не обломки, уходящие в землю, не рухнувшие стены, поросшие кустарником, становящиеся могильным курганом. Акрополь не запустение, не гибель. Ваши подошвы скользят — поднимаясь на вершину холма, вы ступаете по голому камню. Яркий, бело-розовый мрамор пылает на солнце. Он словно светится сам по себе, изнутри.

Здания Акрополя — из того же мрамора. Они. тоже излучают свет.

Мрамор холма словно растет, вздымает колонны Парфенона, дивно расцветает лепкой капителей, кариатидами Эрехтейона. Рождается странное ощущение — Акрополь не разрушен. Он возникает!

Между тем Парфенон был воздвигнут два с половиной тысячелетия назад. Турки устроили в храме арсенал, поставили бочки с порохом, и ядро, пущенное с венецианского корабля, вызвало разрушительный взрыв. Пропали шедевры Фидия — статуя Зевса из золота и слоновой кости и такая же статуя богини Афины Парфенос, то есть Девы. В 1803 году исчезли лучшие из уцелевших скульптур.

— Их похитил лорд Элгин, — сообщает гид. Он соблюдает этикет: ведь лорды не воруют, а похищают.

Осыпалась лепка на фронтонах — рождение Афины, спор Афины с Посейдоном из-за обладания областью Аттикой. Лучше сохранилась процессия афинян, идущих на поклонение богам. Многие изваяния из Парфенона сейчас в Британском музее, лорд Элгин «уступил» ему, как дипломатично выражается наш гид, краденые сокровища за изрядное количество фунтов стерлингов. И в других музеях Западной Европы есть частицы разграбленного Парфенона.

История была жестока к нему. И все же перед вами не руины! Мощные колонны стоят могуче, стоят навечно. Пусть нет свода — его заменяет небо Эллады — вы не видите изъянов, схватываете целое. Таково волшебство классических творений — утраченное, уничтоженное дополняется воображением.

Парфенон живет. Поныне он служит мерилом прекрасного, а творцы его участвуют в наших дерзаниях, вдохновляют, спорят. Они раскрывают нам нестареющую азбуку искусства, придуманную, быть может, в Египте строителями пирамид, продолженную здесь, в Афинах.