Бенгт Даниельссон - Бумеранг

Один антрополог, посетивший Австралию в восьмидесятых годах прошлого века, приводит пример, ярко рисующий отношение поселенцев к коренному населению. Он решил собрать черепа для исследования и спросил одного овцевода, не знает ли тот места захоронения аборигенов.

— А сколько черепов вам надо? — в свою очередь спросил фермер.

— Возможно больше.

Фермер кивнул, взял свою винтовку и сел на коня. Антрополог заподозрил неладное и деликатно осведомился, где находятся черепа. На это фермер бодро ответил, что черепа пока находятся на плечах туземцев, но все будет в порядке — он достаточно меткий стрелок. И овцевод был очень удивлен, что антрополога такой способ сбора не устраивает…

Сто лет назад Англия перестала отправлять преступников в Новый Южный Уэльс, но уже задолго до этого вольные поселенцы оказались в большинстве, и число их росло с каждым годом. Аборигенам было просто некуда отступать, а сопротивляться — бессмысленно. Оставалось покориться. Это отлично устраивало поселенцев — лишь бы удалось «цивилизовать» аборигенов настолько, чтобы они работали на колонизаторов. Блага цивилизации, на которые мог рассчитывать коренной австралиец, ограничивались скудной одеждой и однообразным питанием: баранина, чай, сахар. Но многие аборигены были рады и этому. Правда, белые хозяева требовали, чтобы они за такое «жалованье» весело и бодро работали с рассвета до ночи. Отсутствие трудового энтузиазма возмущало хозяев. Ясно: аборигены глупы, не могут приспособиться к новым условиям. Но других рабочих, которые довольствовались бы столь малым вознаграждением, не найти, вот почему и поныне в наиболее глухих местах на фермах овцеводов трудятся коренные австралийцы.

Полагают, что ко времени прибытия в Австралию первого транспорта заключенных на всем материке было около трехсот тысяч аборигенов, на Тасмании еще тысячи три-четыре. Уже через сто лет численность коренного населения настолько сократилась из-за расправ и болезней, что полное истребление аборигенов считали только вопросом времени. Приблизительно тогда же исследователи, которым удалось добиться доверия местных племен, открыли, что культура аборигенов чрезвычайно богата и разнообразна. До тех пор проводили знак равенства между их духовной и материальной культурой, и новые открытия вызвали сенсацию в ученом мире.

Интерес ученых к жизни коренных австралийцев, вполне понятно, повлек за собой более пристальное внимание к ним миссионеров и благотворительных организаций. Даже власти отдельных штатов стали осознавать, что надо сделать что-то для коренного населения. Ограничились тем, что учредили резервации — пусть-де вымирают спокойно, без помех. Правда, пришлось вернуть аборигенам часть их земель, но против этого никто не возражал: «Все равно, возвращение резерваций в государственное владение — только вопрос времени», — как дипломатично выразился один из членов парламента в Новом Южном Уэльсе.

Коренных жителей согнали в наскоро сколоченные лачуги, в некоторые из новых деревушек назначили белых начальников и на том успокоились. Однако аборигены вопреки всем ожиданиям не вымерли; в Новом Южном Уэльсе их численность даже стала возрастать в двадцатых годах. Конечно, среди детей было мало чистокровных, так как связи между белыми мужчинами и черными женщинами стали обычными. Но дети от таких связей считались аборигенами, и вскоре резервации оказались перенаселенными.

Правительство долго не хотело верить фактам, и только в середине тридцатых годов поневоле пришлось согласиться с необходимостью что-то предпринять. Но что именно? Никто не помышлял о том, чтобы вернуть аборигенам их исконные охотничьи угодья, помочь им вернуться к прежнему образу жизни. Да из этого все равно ничего бы не вышло. В резервациях они забыли не только охотничье искусство, но и всю свою древнюю культуру, даже родной язык. Хуже того: в новой, чужой обстановке, вдали от родных мест они совершенно утратили веру в самих себя. Заблудший народ оказался на перепутье меж двух культур, оторванный от обеих. Путь назад был отрезан, оставалась только ассимиляция обществом белых. И официальная политика поставила цель: превратить аборигенов в полноценных граждан, способных позаботиться о себе.

В Новом Южном Уэльсе даже переименовали Управление защиты аборигенов в Управление благосостояния аборигенов. Были разработаны обширные планы, заговорили о «новой жизни» для аборигенов. Увы, эти планы постигла та же судьба, что и многие другие широковещательные проекты в Австралии. «Новый курс» требовал денег, а парламент всякий раз находил более неотложные дела, требующие ассигнований. Потом разразилась война, и тут, разумеется, уже было не до заботы о нескольких тысячах аборигенов. Служащие управления делали что могли, но могли они очень мало в условиях общественного равнодушия, даже враждебности, и при ежегодном бюджете всего в два миллиона крон (из них одна треть идет на жалованье белым чиновникам). К тому же несчетные злодеяния, которые испытали на себе аборигены, сделали их противниками ассимиляции. Если им даже предлагают приличную работу, они предпочитают оставаться в резервации, где чувствуют себя среди равных и никто не помыкает ими.

Двадцать лет спустя после провозглашения «нового курса» он оставался на бумаге. «Цветные» ничуть не приблизились к тому, чтобы их признали полноценными австралийцами в их собственной стране… [11] Уступая давлению демократических сил, федеральное правительство ввело в 1957 г. новое законодательство — «Законодательство о благосостоянии аборигенов». Хотя по новому законодательству признается право аборигена называться австралийским гражданином, администрация может по тем или иным соображениям лишить аборигена прав гражданства и взять его под опеку. Достаточно сказать, что в 1961 г. гражданские права имели лишь 70 человек из 16 тысяч аборигенов Северной Территории! Аналогичные законы действуют в Западной Австралии, в Южной Австралии, в Квинсленде. Только в Виктории и Новом Южном Уэльсе аборигены формально пользуются всеми юридическими правами. Но ведь именно в этих штатах аборигены истреблены почти полностью уже много десятилетий тому назад!

ак ни упорствуют белые австралийцы в своем предвзятом отношении к аборигенам, я не мог по-настоящему сердиться на них — настолько просто, непринужденно и весело меня всюду встречали. Даже в государственных учреждениях люди приветливые, простые. Сколько раз какой-нибудь служащий, словно так и положено, принимался составлять для меня программу экскурсий или выходил со мной на улицу, чтобы проводить до другого учреждения. Так и в Сиднее: несмотря на множество отталкивающих сторон, там мне с каждым днем все больше нравилось.