Бенгт Даниельссон - Бумеранг

Большая трагедия произошла 6 февраля 1938 года. Шесть огромных валов один за другим ворвались в залив Бонди и унесли в море около двухсот купающихся. Пятеро утонули, всех остальных удалось вытащить на берег и откачать. Понятно, что спасатели пользуются великим доверием. Один чудак едва не утонул потому, что признавал лишь «настоящих» спасателей и стал изо всех сил отбиваться, когда к нему на помощь поспешили обыкновенные купающиеся…

По сравнению с опасностью утонуть угроза нападения акул незначительна (если они и нападают, то преимущественно в пасмурные дни, когда вода становится мутной). Ежегодно на пляжах Австралии бывают миллионы людей, а за последние пятьдесят лет акулы погубили только двадцать человек. Еще тридцать пять были вовремя спасены. Перед второй мировой войной над пляжами летали небольшие патрульные самолеты, и пилот, завидя акулу, подавал сигнал сиреной. Потом от этого способа отказались: если предупреждать о каждой акуле, сирена будет звучать непрерывно, а решить с воздуха, какая из хищниц замышляет недоброе, довольно трудно. Теперь есть специальные рыбаки, которые вылавливают акул вдоль побережья. Несколько бухточек, отведенных для детей, огорожены с моря прочными сетями.

— Послушайте, вы же совершенно забыли про мост! — возмущенно воскликнет сиднеец, если ему попадет на глаза моя книга.

Мост, о котором идет речь, связывает две половины города и представляет собой исполинскую дугу с подвешенной к ней автомобильной дорогой. Он бесспорно красив и производит внушительное впечатление, но в мире много красивых мостов, а из иностранных гостей мало кто специально интересуется мостостроительском. Сиднейцы никак не могут этого понять. Забыть похвалить мост — самое страшное преступление; о нем положено говорить с великим уважением, даже с благоговением. Когда мельбурнцы, заклятые враги сиднейцев, хотят как следует поддеть их, они называют мост «вешалкой». Но эти завистливые недотепы из Мельбурна только на глупости и способны. От иностранного гостя ждут большего ума, и его без конца спрашивают, видел ли он мост.

Долго я по своей наивности ограничивался кратким «да». Действительно, странный вопрос — мост огромен, его видно на десятки километров вокруг. Я добавлял еще, что проезжаю по нему несколько раз в день. Но постепенно до меня дошло, что собеседники ждут не просто более внимательного отношения к мосту — я должен был при каждом удобном случае по собственному почину подробно излагать, какие эмоции вызывает во мне контакт с мостом. Как меня ни наставляли на путь истинный, я не мог заставить себя стать паломником и лишь в один из наших последних дней в Сиднее отправился в экскурсию на мост. А точнее, меня туда чуть не силой затащил один местный патриот, от которого я надеялся получить сведения, касающиеся трудоустройства аборигенов. Рой (так звали моего добровольного гида) работал в конторе по трудоустройству, он очень любезно принял меня в своем кабинете, и мы долго говорили о проблеме аборигенов, пока я — не помню уж по какому поводу — не обмолвился, что еще не побывал на обзорной вышке моста. Он тотчас вскочил на ноги и вызвался мне помочь.

— Но разве тебе можно сейчас уходить с работы? — неуверенно осведомился я.

— Конечно! — рассмеялся Рой. — В другой день посижу подольше.

Мне оставалось только сказать спасибо и следовать за ним. Через полчаса мы стояли на верхней площадке одной из двух башен в южной части моста. Рядом выстроилась группа туристов, которым гид читал лекцию.

— Вы находитесь на самом большом в мире висячем мосту, с самой широкой в мире проезжей частью — шесть рядов автомашин, два трамвайных пути, два железнодорожных, два тротуара для пешеходов, — скромно начал гид.

Далее последовала лавина английских мер, которые я, чтобы не скучать, переводил в метрические. Действительно, внушительные цифры: длина моста 1150 метров, ширина 48,8 метра. Длина висячего пролета 503 метра, полотно шоссе находилось в пятидесяти двух метрах над водой. Гид бодро перечислял, сколько заклепок и краски ушло, но меня это не увлекало, я попросил у одного туриста бинокль и стал смотреть вокруг. Забастовка докеров (которую мы так удачно опередили, сойдя в Аделаиде) продолжалась уже три недели, и «Баррандунья» с явным нетерпением дергала якорные цепи, стоя на рейде под нами в обществе еще десятка судов. Рой все время помогал мне направлять бинокль на объекты, заслуживающие внимания, громко шептал и бурно жестикулировал. Гид сердито взглянул на него и принялся рассказывать, сколько людей попрыгало или упало в воду со времени открытия моста. Оказалось — пятьдесят пять, причем только семеро спаслись. Сообщив это зловещим тоном, гид снова метнул яростный взгляд в Роя, точно предостерегал его. А тот как ни в чем не бывало продолжал громко шептать. В конце концов гид сдался и отступил вместе со своим отрядом. Осталось только двое обвешанных фотоаппаратурой «посторонних», вроде нас.

Рой не замедлил воспользоваться своим торжеством и рассказал все сначала. Потом показал дом губернатора, ботанический сад, Роз-Бэй с роскошными виллами на берегу, самый большой в мире плавучий док, остров, возле которого японские карликовые подводные лодки в войну пустили на дно австралийский транспорт, зоопарк, вход в заброшенные угольные копи под заливом Порт-Джексон и прочие достопримечательности, упущенные гидом. В заключение Рой, взмахнув рукой, сказал:

— Правда, в Сиднее есть что-то американское?

— Американское? — удивился я. — Вот уж не сказал бы.

— Я, конечно, подразумеваю вид, — поспешно добавил Рой. — Образ жизни, разумеется, чисто австралийский, сколько бы ни говорили мельбурнцы, что у нас такие же гангстеры, как в Чикаго. Да ведь ты сам знаешь, мельбурнцы мастера клеветать на нас.

— Ты меня прости, — перебил я его, — но, по-моему, Сидней не американский и не австралийский, а английский. И это относится не только к виду города, но и к нравам, ко всему стилю жизни.

— Возможно, ты прав. Я не был ни в Америке, ни в Англии. И бог с ней с Америкой, а вот дома хотелось бы побывать…

— Дома? Разве ты не здесь родился?

— Как же, — здесь — и я, и отец мой, и дед. И все-таки для меня, как для всех австралийцев, дома — это в Англии.

— Типично английский парадокс, — заметил я.

— Пойдем запьем его кружечкой австралийского пивка, — смеясь, предложил Рой. — Все равно на работу возвращаться поздно.

Я надеялся услышать что-нибудь еще о трудоустройстве коренного населения. К тому же после часа, проведенного на солнцепеке, очень хотелось пить, и я принял приглашение. Найти пивную было нетрудно — они есть в каждом квартале Сиднея. Возможно, слово «пивная» покажется непочтительным в отношении этого замечательного заведения, которое тоже подарено Австралии метрополией. Как и все пивные, которые я видел, она представляла собой комнату с кафельными стенами и цементным полом. В центре была стойка по грудь высотою. Ни столов, ни стульев, никаких украшений. Помещение было битком набито посетителями, которые стояли кучками, держа свои стаканы и беседуя. Мы пробились к стойке и не успели слова сказать, как один из двух барменов подал нам стаканы с пивом. Рой одним духом опустошил свой стакан и заказал еще два.