Фрэнк Шрейдер - Ля Тортуга. От Аляски до Огненной Земли

В тот же вечер мы сидели в гостиной Ньюеллов. Вид у нас был более или менее приличный, но уж очень унылый. За прохладительными напитками мистер и миссис Ньюелл сочувственно выслушали повесть о нашем путешествии, однако могли только посоветовать нам воспользоваться товарной платформой, которая по железной дороге, принадлежащей компании, доставит нас до Корредореса в пятидесяти милях отсюда.

— А там есть расчищенная бульдозером дорога через горы до Волкана в Панаме, где вы снова попадете на Панамериканскую магистраль. Мы с радостью договоримся, чтобы вам дали платформу до Корредореса.

Мне вспомнилась Южная Мексика и все, что мы там перенесли, ради того чтобы обойтись без железной дороги.

— Благодарю вас, но мы этого не сделаем, — сказал я. — Утром мы спустимся обратно вниз по реке и пойдем дальше вдоль берега.

— И все-таки подумайте хорошенько. Завтра праздник, страстная пятница, и по традиции в Коста-Рике прекращается всякое движение. Даже банановая компания закрывается. До субботы мы все равно не сможем погрузить вас на платформу: страстная пятница — единственный день в году, когда поезда не ходят. Не волнуйтесь, Тихий океан подождет вас. Подумайте хорошенько.

Я думал, думал изо всех сил. В голове теснились всяческие мысли. Легко сказать — вернуться обратно на побережье. Что я буду делать со сломанной лебедкой, если мы снова завязнем в песке и нагрянет прилив? Страстная пятница. Единственный день в году, когда не ходят поезда. Конечно, это компромисс, от которого мы отказались в Южной Мексике, но ведь мы все-таки пойдем своим ходом…

— Мистер Ньюелл, — сказал я, — можно ли по железнодорожным путям проехать до Корредореса? Ведь там всего пятьдесят миль, и я уверен, что нам хватило бы на это одного дня.

Мистер Ньюелл на минуту задумался.

— Мне очень жаль, но компания ни за что не дает на это разрешения. Кроме того, путь не имеет засыпки. Это узкоколейка, положенная на насыпь, с очень узкой обочиной.

Ваш джип от тряски развалится на части.

— Наш джип побывал в таких переделках, что, конечно, выдержит и эту, а мы обещаем сойти с путей, до того как начнут ходить поезда.

Мистер Ньюелл не был убежден, но все же позвонил. Затем сказал, положив трубку:

— Управляющий не дает разрешение. Но так как завтра движения не будет, они не запрещают вам попробовать с условием, что к полуночи вас уже не будет на путях.

Он принес карту железной дороги.

— Утром я поеду с вами и покажу дорогу. Первые пятнадцать миль идет грунтовая дорога, остальные тридцать миль — полотно железной дороги. А сейчас вам лучше пойти к себе и хорошенько выспаться.

На следующее утро мы проверили джип, спустили воду из мостов и выехали из Палмар-Сура по грунтовой дороге, идущей параллельно рельсам. Неизвестно, почему костариканская полиция непременно хотела, чтобы нас сопровождал солдат. Бедный Умберто, никогда еще служебный долг не был для него так тяжек.

Странный караван вышел из Палмар-Сура утром в страстную пятницу; возглавляла его чета Ньюелл на своей машине. На одном из полей рабочие вешали чучело Иуды Искариота. Миссис Ньюелл наготовила нам всякой вкусной еды, и в джипе стояла огромная корзина для пикника, да и наш термос был набит льдом.

В самом радужном настроении мы доехали до конца дороги и легко забрались на рельсы. Ньюеллы долго махали нам вслед, когда джип, подпрыгивая на шпалах, пустился одолевать тридцать пять миль до Корредореса.

Ньюелл оказался прав: железнодорожное полотно было отвратительное, но я не сомневался, что «Черепаха» выдержит, ведь это всего лишь тридцать пять миль. Шпалы были уложены на расстоянии от двенадцати до восемнадцати дюймов; никакой гравийной засыпки между ними не было, и джип прыгал как сумасшедший. Расстояние между колесами у нас было слишком велико, чтобы джип уместился между рельсами узкоколейки, поэтому левые колеса ехали внутри, а правые терлись о внешнюю сторону рельсов. В довершение всего передние и задние колеса джипа оказывались между шпалами одновременно. Если мы ехали медленно, то проваливались между каждой парой шпал, а если быстро, то от тряски совершенно теряли управление.

Казалось, что пройти, в общем, можно десять миль в час — скорость, которую выдерживают и рессоры, и амортизаторы. Однако десятки стрелок и ответвлений сильно нам мешали: перебираясь через них, мы каждый раз теряли уйму времени. Иногда на пути попадались мосты без всяких перил, переброшенные через глубокие ущелья, на дне которых текли быстрые реки. Колесо едва умещалось на конце шпалы, и мы буквально переползали через каждую из них. А какие муки испытывали мы от толчков и ударов, прежде чем вновь набрать скорость после вынужденной малейшей остановки! Внутри джипа творилось нечто невообразимое: из шкафов все повываливалось на пол. Кинокамеры, фотоаппараты, пишущая машинка, большой ящик с пленкой — все это, подпрыгивая, каталось из стороны в сторону. Я-то хоть держался за рулевое колесо, а Элен, Умберто и Дину бросало по кузову вместе с остальными вещами, и они стукались о потолок и стенки джипа.

На каждой стрелке мы останавливались: колеса застревали между шпалами, кузов плотно садился на рельсы. Элен и Умберто выходили и начинали толкать машину сзади, и наконец, с трудом включив оба моста, мы переваливали через трудное место. Один раз джип соскользнул и повис над краем насыпи. Хорошо, что левые колеса зацепились за рельсы: иначе мы неминуемо свалились бы вниз. Целый час Элен в безумном страхе командовала, куда вертеть руль, а я дюйм за дюймом втаскивал машину обратно на полотно.

К двум часам дня мы проехали всего лишь десять из тридцати пяти миль, и тут отказали все четыре амортизатора. Они так разогрелись, что масло кипело. С этой минуты на любой скорости джип швыряло из стороны в сторону, а один раз он встал поперек путей. Это отняло у нас еще часть и без того скудного запаса времени. Теперь мы уже не могли подпрыгивать на шпалах всеми четырьмя колесами и вели два левых колеса по рельсу, чтобы хоть половина джипа шла по гладкой дороге. Я свесился из открытой двери и не спускал глаз с колес.

Пока дорога шла прямо или поворачивала влево, я мог удерживать колеса на рельсе, но на стрелках, разветвлениях и правых поворотах джип срывался. Сцепление стало пробуксовывать, в коробке скоростей появились какие-то странные щелчки. Уже стемнело, а мы все еще ползли, буравя фарами отверстия в тумане, спускавшемся с гор. Рельсы стали влажными, скользкими, и мы все чаще и чаще с них срывались. Еще десять миль — и правый баллон лопнул: покрышка не выдержала непрерывного трения о рельс.