Джузеппе Туччи - Святые и разбойники неизведанного Тибета. Дневник экспедиции в Западный Тибет

Мы намерены проследовать через перевал Шинлабцза, но теряем дорогу среди ущелий, плоскогорий и бесконечной степи. Сделать привал невозможно из-за отсутствия воды: дождевая влага поглощена иссохшей глинистой почвой. Я даю указания некоторым из моих людей провести быструю конную рекогносцировку; в 4 часа после полудня они возвращаются с сообщением о том, что далеко на юге видны поля. Собираемся снова в путь, однако, как всегда случается с теми, кто наблюдает местность с высоты, словно по какому-то магическому наваждению поле становится все более далеким, недостижимым, как мираж.

Последние лучи солнца облачают сверкающей позолотой ледники Нандадеви – одну из высочайших вершин Британской империи, которая вздымается далеко-далеко на юге, посреди беспорядочной фуги гималайских колоссов. Останавливаемся на ночь на обширной площадке под названием Пималачунг. Затем, блуждая по беспредельной пустыне и преодолевая несложные гребни, мы за три дня спустились к берегам реки Шибчулинг. Здесь есть немного травы.

Посреди столь унылой природы даже встреча с простыми торговцами привносит в жизнь радостную ноту. Большие индийские палатки возвышаются над черными маленькими шатрами тибетцев. Народ располагается лагерем и праздно проводит часы, а зачастую и дни в дискуссиях по поводу небольших незначительных сделок. Деньги здесь бесполезны – товар обменивается. Кажется, что ты вернулся на несколько веков назад, к рассвету цивилизации. Однако эти рынки интересны наряду с местами паломничеств, которые мы посетили: самые разные национальные типы, самые разнообразные костюмы, языки, диалекты, религии, наиболее причудливые обычаи пересекаются и смешиваются на эфемерных базарах, возникших, словно по волшебству, вдоль труднопроходимых гималайских троп. Эти базары имеют за плечами многовековую историю, их не коснулся даже слабый отголосок политических бурь, которые бушевали вокруг. Рухнули империи, другие восстали на их месте, подтверждая характеристику человеческой истории как мира перемен, но на высотах за Гималаями, вдоль горных дорог, словно принятых человеком из рук природы, жизнь протекает все в том же неторопливом ритме, как и века назад. Мы ощущаем себя не только пространственно далекими от западного мира, но я бы даже сказал, что мы далеки от него и во времени, чуть ли не силой прибитые к формам этой первобытной жизни.

6 августа, в то время когда мы снимались со стоянки, около лагеря появилась группа индийских садху. Их было шестнадцать, и практически все они являлись выходцами из Южной Индии – шиваиты и вишнуиты вместе. Божество, которое дает имя той или иной школе, не имеет значения. Все они символизируют одну и ту же глубокую жажду, всё то же желание преодолеть настоящую человеческую жизнь и перевоплотиться на более высоких духовных планах. Некоторые из аскетов знают в совершенстве санскрит и поражены тем, что в сердце Гималаев встретили паломника-европейца, который может говорить с ними на их священном языке и с пониманием относится к порыву веры, влекущему их, полуголодных и полуодетых, к этому холодному и труднодоступному высокогорью. Они прибыли сюда, следуя через Бадринатх, преодолев вершины, которые тысячелетняя традиция посвящает Шиве – величайшему богу, обитающему на недоступных гималайских пиках.

Некоторые из пилигримов в ужасном состоянии; среди них есть один, вот уже несколько дней страдающий от острой дизентерии, от него остались лишь кожа да кости. Непонятно, как он может выдерживать многокилометровый дневной переход. У другого паломника – гангренозная язва на ноге, однако он не останавливается и не жалуется. Герси дает ему пару обуви и занимается его лечением. Больной смотрит удивленно и отстраненно, как будто гниющая нога не его.

Эти люди менее чувствительны к боли, чем мы. Их нервы более здоровы. Вместе с тем нельзя отрицать и того факта, что упражнение духа наделяет их способностью к перенесению боли, которая кажется нам чудесной.

Встреча с садху, поднимающимися на Крышу Мира от самых удаленных уголков Индии, заставляет нас задержать отправление. Долгое путешествие по горной пустыне утомляет. Эти безводные, безжизненные каменистые ущелья и холмы под грозовым небом начинают угнетать нас. Впервые за последние несколько дней мы находим столь новых и интересных людей, словно по магическому заклинанию неожиданно появившихся на нашем пути.

В последние послеполуденные часы прибываем в монастырь Донгбо. За небольшой монастырской стеной группируются священные храмы и чортены, рядом друг с другом, в беспорядке, без видимого плана. Место кажется покинутым. После долгих блужданий на наш крик выходит хранитель – старик, будто состоящий из одних морщин и складок. Он встречает нас, недружелюбно бормоча, – мы вытащили его из праздного одиночества. Наши лица порядком удивляют его: чего хотят эти иностранцы и зачем они пришли сюда? Прибегаю к своему тибетскому красноречию, что постепенно позволяет мне преодолеть его антипатию и завоевать расположение. Пока караван в поисках небольшого урочища для установки палаток медленно спускается по опасной тропе, проходящей над отвесным речным обрывом, я посещаю этот монастырь, самый крупный на нашей дороге с тех пор как мы оставили регион Кайласа.

Он также принадлежит секте гелугпа и напрямую подчиняется настоятелю Толинга. Несмотря на то что в нем нет монахов, повсюду царит порядок – видно, что кто-то, хотя и издалека, наблюдает за ним и заботится. В гомпа с восхищением осматриваю одно из самых богатых собраний танок школы Гуге, оказавшееся здесь во времена, когда старые монастыри, возвышавшиеся на холме, пали под напором времени и человеческого насилия. Здесь, в Донгбо, видны следы полей и жилищ; ниспадающие к реке террасы на скатах холмов сохраняют еще признаки работы человека. К югу, на вершине крутой горы, руины замков. Сейчас там остался лишь один дом. Кажется, будто некое ужасное проклятие опустилось на этот край и простерло над ним трагический покров смерти.

Гомпа, который я осматриваю, явно не древен. Он вряд ли насчитывает более ста лет, хотя основанием ему и служат руины намного более древнего сооружения.

Пастбища попадаются все реже и реже.

Переход до Гьюнго [44] Пишется Khyung mgo, что означает «голова Гаруды». Однако, по некоторым сведениям, полученным от моих информаторов, название произносится как Гьюнгул, что соответствует возможному написанию Khyung mungl – «шея Гаруды». короток. После переправы через стремительную реку мы выходим на обширное плоскогорье, где находятся один дом и палатка. Это и есть селение Гьюнго. Вокруг руины: развалины замков, гомпа и чортенов.