Жан Делаборд - На краю земли. (Огненная Земля и Патагония)

Над ними в окаменевшем порыве, угрожая своими острыми зубцами и высокими пиками, вздымается смелыми уступами мощный массив из породы, похожей на доломиты на нашей стороне земли. Верхняя часть его темно-коричневого цвета резко отделяется от нижней кофейно-молочного тона, которая от середины массива совершенно отвесно падает вниз. Если можно допустить такое сравнение, то это захватывающее величие выглядит так, будто озорное дитя великана разворошило огромной ложкой гигантский шоколадный слоеный торт и съело его только наполовину. Между причудливыми темно-серыми остатками возвышаются над ослепительно белым снегом розово-коричневые каменные башни, а из-под снега угрожающе свисают неровные зубцы голубого ледника.

Мы знаем, что отсюда, через эту уже на первый взгляд кажущуюся непреодолимой зубчатую стену, нет прохода к сравнительно близкому Тихому океану, знаем, что там, наверху, за стеной простирается самая большая белая пустыня земли: континентальный ледник, одно из последних белых пятен на карте, постоянное и опасное искушение для всех альпинистов. Как и вчера, в ледяном зале, полном мертвых животных, почти в таком же холоде и тишине мы не могли произнести ни слова. Здесь, правда, нами овладели иные, почти религиозные чувства, свойственные каждому человеку, как только он лицом к лицу окажется с тем, что называют потусторонним миром, миром «вечной тишины»… Именно у подножия Пайне можно понять, почему человек, как только он начал мыслить, поселил своих богов, гениев и демонов в горах, почему греки верили в Олимп, почему гора Фудзи священна для японцев, а тибетцы и непальцы считают богами горы Крыши мира. Отдаленный шум заставил нас двинуться по отлогому склону подножия Пайне, и только здесь мы обнаружили, что то, что мы приняли за озера, в действительности были потоки талой воды, стремительно спускающиеся со склонов Пайне к фиордам Тихого океана. Внезапно наталкиваясь на ровную поверхность земли, они неожиданно становились благоразумными и превращались в почти стоячие воды. Но вдруг слабый уклон или трещина в скалистой почве открывали им путь к морю, и потоки, пенясь, уже неслись дальше через теснины, падая шумным водопадом у наших ног в другие «озера». Стоя на краю ревущей пропасти, затаив дыхание, в этом первобытном, диком краю мы пережили пугающее чувство затерянности. Единственное дерево, склонившееся, как и мы, над водопадом, простерло над водой свою одинокую ветвь, и вздымающиеся брызги пены заставляют вздрагивать ее листья. А в холодном небе над нами два одиноких кондора выписывают широкие круги…

К вечеру мы наконец увидели еще одно живое существо: лошадь без седла и сбруи, по-видимому одичавшую, во всяком случае на свободе. Она скакала с развевающейся гривой вдоль озер с независимой легкостью и элегантностью благородного животного, свободного от пут.

Когда мы вернулись в Пуэрто-Наталес, небо было черным, как чернила. Гроза, встречи с которой мы избежали, отправившись на экскурсию в Пайне, заявила о себе к ночи. Над жалкими домами и серыми, мрачными сараями с проржавевшими крышами из гофрированного железа на фоне свинцовых туч резко, почти устрашающе сияла яркая радуга; как и раскрашенные во все цвета памятники маленького кладбища, она словно хотела поддержать упорную надежду или хотя бы посулить ее, эту Ультима Эсперанса!

«Черт возьми, где вы это нашли?» — вопрошал доктор Отто Норденшельд, с любопытством рассматривая висящий на одном из столбов у входа в эстансию кусок покрытой шерстью кожи. Владелец эстансии, бывший капитан германского императорского военного флота Эберхард, смеясь, ответил своему шведскому гостю, что в конце концов ведь он ученый и, может быть, поможет ему разгадать тайну происхождения этого кусочка шкуры; он сам уже в течение целого года безуспешно пытается это сделать. Ученый и эстансиеро склонились над загадочным куском твердой кожи, ощупывали его, взвешивали на руке и исследовали со всех сторон: ясно можно было различить два слоя кожи: верхний серый, более тонкий, покрытый длинной рыжеватой шерстью и толстый нижний, пронизанный маленькими косточками или хрящами будто для того, чтобы придать ей большую прочность и крепость.

«Это не может принадлежать ни рогатому скоту, ни гуанако, ни овце, — сказал господин Эберхард, — мы здесь, в Патагонии, слишком хорошо знаем, как выглядит мясо и кожа этих животных и какова их структура. Сначала мы думали о тюлене, но как объяснить, что тюлень умер в нескольких милях от побережья в горах, к тому же еще в пещере? Разве что кто-нибудь его туда затащил и съел?»

На вопрос о точном месте находки господин Эберхард указал на горы, окружающие его эстансию Пуэрто-Консуэло и весь фиорд Ультима Эсперанса: «Отсюда можно видеть вход в пещеру, вон там, над сгоревшим лесом, под желтыми скалами. Высота пещеры с церковь, а тянется она метров на триста. Когда я исследовал ее с моими пеонами, мы натолкнулись на этот предмет в глубоком песке, покрывающем пол, и выкопали его. Мы не пришли к единому мнению относительно его происхождения, но заинтересовались им настолько, что я, как видите, повесил его у входа в эстансию на случай, если кто-либо из проходящих мимо сумеет разгадать загадку!»

Однако люди, которые на краю земли «проходят мимо», редки, особенно редки на берегу Последней надежды. Но в этот день капитану Эберхарду выпало счастье встретить совершенно необычного прохожего: это был доктор Отто Норденшельд, профессор университета в Упсале, путешествовавший здесь, изучая Патагонию. Встреча поистине граничила с чудом.

Профессор Норденшельд вертел кусок кожи в руках. «Если я не ошибаюсь, господин капитан, — произнес он наконец, медленно взвешивая свои слова, — этому предмету много, примерно десять тысяч лет. Рыжеватые шерстинки и особенно хрящевидные узелки четко указывают на глоссоптериума или милодона, во всяком случае на животное, жившее в глубокой древности».

Примерно так могла протекать эта важная встреча в 1896 году. Так мир узнал о существовании милодона в Патагонии. Пещера милодона у фиорда Эсперанса стала одной из святынь палеонтологии и классическим примером доисторической фауны во всех книгах.

Особенно удивило профессора Норденшельда и его коллег по университету в Упсале, которым он сообщил о своем открытии и привез кусочки кожи, найденные в пещере, не столько само существование милодона в данном месте — так как одновременно были найдены еще другие останки милодона (кости и когти) в других районах Патагонии, — сколько необычайно хорошая сохранность его шкуры. Проблему решали долго и пришли к общему мнению, что причиной этого являются особые свойства грунта, в котором были найдены останки. Плотный песок вулканического происхождения на полу пещеры оказывал, по-видимому, сильное консервирующее действие подобно «вечной мерзлоте» сибирской земли, законсервировавшей целых мамонтов так хорошо, что при раскопках русские рабочие и ученые все время должны были сдерживать своих собак, привлекаемых аппетитным запахом мяса этих колоссов.