Александр Берзан - Кунашир. Дневник научного сотрудника заповедника. Свой среди медведей

– Ну, как? – кричит, чтобы перекрыть журчание переката, Игорь, с другой стороны речки.

– Пусто! – громко отзываюсь я ему, с дерева, – Прилётов нет!

Игорь переходит перекат, ко мне…

Вдруг! От наших криков, из ствола стоящей по-соседству старой, высокой ивы выскакивает соболь! Толстый ствол этого дерева дуплист на всём своём протяжении. Это – такое высоченное, многоэтажное, “многодуплистое” сооружение. Видимо, зверёк спал на днёвке в одной из ниш… Осмотревшись по сторонам, он снова юркает вовнутрь.

– Сашка! – зовёт меня Игорь, – Соболь!

– Вижу! – коротко отзываюсь я, торопливо спускаясь по стволу своей ольхи…

– Эй, соболь!

– Ну что, попался?! – зубоскалим мы.

Мы бродим вокруг дерева, поглядывая на его вершину.

– Соболь! Ты где?

– А ну, выходи!

Ивняк, на этом участке поймы – спелый, дерево от дерева стоят далеко и соболю от нас, по кронам, не уйти. Единственное, что ему остаётся – это забиться в дупло и переждать наше присутствие.

Я сбрасываю с плеч свой рюкзачок и готовлю к работе фоторужьё.

– Зик! Зик! Зик! – громко скрипит резьба скручиваемой крышки объектива.

Зверёк тревожно поглядывает на нас из дупла. Он смотрит на нас сверху-вниз, высунув наружу голову. Я навожу объектив на резкость… Остроносая, светло-коричневая мордочка, широкие уголки торчащих по её бокам ушей, блестящие бусинки маленьких глаз.

– Клац-счёлк! – грохает мой, двойной “выстрел”.

Соболья рожица испуганно дёргается в тёмном проёме дупла. Я улыбаюсь ему в ответ, большим пальцем правой руки проматывая “отстрелянный” кадр в своём Зените.

– Цррр! Цррр! Цррр! – звонко стрекочет “собачка” перемотки фотоплёнки.

– Клац-счёлк!

– Цррр! Цррр! Цррр!

– Клац-счёлк!

Не выдержав моей фотоканонады, зверёк выскакивает из самого верхнего дупла и карабкается на самый-самый верх ивовой кроны. И зависает там, раскачиваясь на тоненькой, длинной веточке. Что ещё нужно фотоохотнику для счастья?! Соболь, во всей красе, лежит на фоне синего-синего неба! И я, раз за разом, выстраиваю классные кадры…

У нас, на Кунашире, очень светлая окраска соболей. Они светло-коричневые.

– Он – почти рыжий! – возмущаюсь я.

– Увы! – смеётся на это, Игорь, – Это, тебе – не баргузинский кряж! Камчатский и сахалинский – самые дешёвые соболя.

– Всё-равно, красивый! – возражаю я и улыбаюсь соболю, оторвав глаз от видоискателя своего фоторужья.

Мы забираем свои, прислонённые к стволу “собольей” ивы, ружья и шагаем дальше. По своим делам, мы напрямую пересекаем пойму. Соболь так и остаётся раскачиваться на веточке, высоко над землёй…

Вот и тёмная стена интересующего нас сегодня, гленника, постепенно вырисовалась перед нами. Не задерживаясь, мы с ходу входим под лес. Здесь – не то, что сыро! Здесь откровенно мокро. Всё покрыто зелёным, сочащимся влагой, ковром мха.

– Чвак! Чвак!

– Чав! Чав!

Под сапогами чавкает болотная жижа. Она здесь – всегда. Поэтому, корни елей, тонкими блинами расползлись по самой-самой поверхности почвы…

На самом острие лесного массива, под первым деревом угла ельника, нашим глазам открывается медвежья лёжка.

– Саш, лёжка!

– Ага! – я бросаю взгляд на кучки помёта, – Ночная.

– Ну! – соглашается Игорь.

– Крупный какой! – вполголоса удивляется он, – Как корова.

– Ага! – радуюсь я, – Бо-ольшой!

На размеры медведя указывает “калибр” колбасок его помёта. Мы – умные. Первым делом, мы смотрим на кучки помётов…

Лёжка устроена в основании ствола ели, со стороны голого сейчас, весной, ивняка поймы. Защитив спину со стороны леса стволом дерева, зверь лежал, передом обратившись к обширным просторам речной поймы.

– Спиной к стволу. Защита – прежде всего! – улыбается Игорь, – Только, кто на такого большого бросится?

– Ну! – киваю я, обшаривая лёжку глазами, – Рудимент! Это условие выживания вбито в его голову с юности. Когда от всех приходилось спасаться. Теперь – он вырос, стал здоровым как слон, опасаться других медведей больше не приходится, а он – свою спину на лёжке всё-равно защищает стволом дерева. Одно слово – рудимент.

– Хм!

– Что? – мимоходом, не отрываясь от своих дел, тут же интересуюсь я.

– Он подстилку сделал! – недоумевает Игорь, – Уже тепло! Медведи, о подстилке, уже давно забыли!

– Ну! – киваю я, и мой рот трогает улыбка, – Сделал… Ты глянь – вода кругом, всё чавкает. Это – он в воде лежать не хочет.

– Не хочет задницей в воде, как лебедь? – тихо смеётся Игорь, – Ишь, ты!

С ближайших нескольких метров, медведь сгрёб на подстилку всю прошлогоднюю солому вейника. Я зарисовываю в свой дневничок его лёжку, схемку её расположения на местности… Рулеткой, замеряю размеры лёжки: “Пятьдесят шесть сантиметров, в поперечнике”.

– Саш, он же большой! – хмурится Игорь, – А лёжка – чуть больше полметра, диаметром!

– Так оно и есть! – не сомневаюсь я, – Ты представь себе корову.

– Ну.

– Это же – крупное животное! А ночная лёжка, у неё – вот такая же! Я-то насмотрелся на коровьи лёжки. Весь прошлый год изучал “работу” скотинников… А ещё – кругом вода! Тут не особо развалишься! Он лежал, сжавшись в клубок.

Наконец, доходит очередь до помётов. Пять их кучек лежат веером, шагах в пяти за краем лёжки, со стороны открытых просторов поймы.

– “Танкоопасные” направления должны быть прикрыты! – улыбаюсь я, – Это закон.

– Он же большой! – опять отзывается брат, – Ему-то – кого опасаться? Что? Опять рудимент?

Опустившись коленом болотника на лёжку, Игорь, через кучки помёта, прищуривается глазом на просторы поймы.

– Ну! – киваю я, – Он – уже огромный, никого не боится, а с детства в его голову вбита привычка кучки ночных помётов ставить на самых опасных подходах к лёжке.

– Всё – как у нас! – усмехается Игорь, – Чтобы медведь, на рассвете, на нас случайно не наступил – при ночёвках в лесу, на наиболее вероятных подходах, метров за двадцать пять перед палаткой, мы развешиваем свои портянки. Запаховая метка! Медведям развешивать нечего, поэтому они раскладывают свои помёты…

– Ну, – соглашаюсь я, – Предупреждение… Мы закрываемся от опасности портянками, а медведи – помётами. Их запаховая метка – даже лучше нашей!

– Точно! – смеётся Игорь, – Но… мы с тобой, до этого дожили – лет через десять, лесной, походной жизни!

– Ну, ты сравнил! У нас, походов с ночёвками – месяц в году, а у него каждая ночь – ночёвка в лесу.

По свежести помётов нетрудно вычислить и свежесть лёжки.

– Здесь, медведь ночевал – около трёх дней назад, – заключаю я.

Пять помётов! Какой материал! Комками чёрного, с синевой, цвета, они аккуратно лежат на выбеленной дождями, сухой, прошлогодней соломе вейника. С сегодняшнего дня я, свою “лабораторию по анализу экскрементов” ношу с собой. Я просчитал, что мне легче носить по лесам пустое ведро, чем весь день носить рюкзак помётов. А потом – ещё весь вечер разбирать их у кордона. Удобнее это делать прямо на месте.