Виктория Прессман - Правда о маяках. Возвращение императора

Воскресная Литургия перед Рождеством в Храме Гроба Господня пропитана Пасхальной радостью.

Господь явится в силе и славе, войдет как Царь в Золотые врата, которые сейчас промыслом Божиим во временном пользовании мусульман, охраняющих святыню от неверных и от варваров. Мечеть Омара стоит на месте разрушенного великого Иерусалимского Храма.

Мусульмане – ближайшая орбита к огненному сердцу. Мусульманская семья бережно хранит и передает из поколения в поколение ключи от Гроба Господня. Две мечети охраняют подступы к Храму с севера и запада. Династии держателей охранительных посохов, постукиванием которых расчищается дорога Иерусалимскому Патриарху, а звук постукивания отгоняет всю нечисть – окруженные почетом и уважением семьи.

Я иду пешком в Вифлеем за пару дней до Рождества. А потом отправляюсь своим ходом в Галилею через всю Палестину. Это небезопасно, но чистому сердцем пилигриму все дороги открыты. Заезжаю в Наблус, где колодец Иакова и где Господь встретился с самарянкой. Колодец, источник воды – место духовных откровений. В этом же святом месте в Храме покоятся мощи убитого иудеями в 1977 году Святого Филумена святогробца. Путь мой лежит через абсолютно нетуристические и довольно неприглядные грязные палестинские городки. И вот граница с Галилеей, Назарет уже недалеко. Но оказывается на данном КПП границу можно пересекать только на транспорте. Автобусы здесь не ходят. Я выгляжу подозрительно – европеоид с большим рюкзаком, ловлю машину. Рядом голосует мусульманка. Тормозит маленький рено с иудейкой за рулем. Все в сборе. КПП. «У вас есть оружие в рюкзаке?». Только нож. Мы весело едем до Назарета, земной родины Господа. Высаживаемся из машины вместе с мусульманкой. Она берет меня за руку и ничего не говоря доводит до храма Благовещения. Смотрит на меня и говорит «ты будешь молиться» и осеняет себя крестным знамением.

Ночую в хостеле в старом частном доме. Семья хозяина пришла сюда из Иордании 350 лет назад. На кухне на стене висит постер с маленькой Терезой из Лизье. Усатый не очень приятный хозяин дарит мне четки и крест. Крест теперь висит на отремонтированной мной веранде в старом Печорском доме. Знакомлюсь с полу-сумасшедшим полу-юродивым Йозепом из Словакии. Он беден, у него грязные волосы и нестриженные ногти. Он помешен на теме о цифре зверя, говорит, что Обама – это Антихрист, лживый человек. Много курит, очень добр. Хозяин приютил его. Этот чудак всех предупреждает об опасностях глобального контроля над человеческим сознанием, много говорит о биометрике, о числе 666. Он предупреждает, но его мало кто воспринимает всерьез. Его теория напоминает мне речи отказавшихся от паспортов дивеевских бродяг, Христа ради нищих и бездомных, освободивших себя от оков системы тотального рабства, консьюмеризма. «Эго – вот наш враг». Отказаться от банковских карт, социальных обязательств и отношений, убежать в горы. Только не зимой. Зима на Святой земле – цветущие яблони, шелест волн Средиземного моря, напоминающего всю совокупность морей беспечных огнегривых дней – извечный тет-а-тет с океаном.

Я иду маркированной христианской тропой из Назарета в Капернаум. На пути мне встречаются два молодых иудея. Мы идем той же тропой, но я следую знакам якоря-креста, а они маркировке национальной тропы. Они варят спагетти на примусе, я разделяю с ними трапезу. Весь день ничего во рту, кроме радости. Спагетти с тунцом. Предлагаю им все, что у меня есть – пакет с оливками. Они внимательно рассматривают их и отказываются. «Видимо, не кашерно», думаю я молча. Мы, христиане, не под законом, но под благодатью. Закон не властен над нами. Сыны свободны, и чистым все чистое. Они шутят, что увидят меня ходящей по воде, я отвечаю, что море разойдется, и Иордан повернет вспять. Мы смеемся, и обнимаем друг друга на прощание. Ночь в пределах Магдаленских на краю нагретой солнцем пещеры, в которой хозяйничают летучие мыши. Ночью прилетает ястреб. Утром семь голубей покидают пределы Магдалы, два кабанчика на противоположной стороне ущелья спешат по неотложным, поспешу и я. Мне предстоит длительный 5-часовой переход по ущелью, дикие места, ни души. Утоляю жажду гранатами. Песню ветра исполняет железный ветряной насос. Звуки разносятся по пустому ущелью.

Прямыми сделайте пути господни. Я иду по стопам Господа. Он, совершенный Человек, жил в Галилее 30 лет. Се, Человек. Вот оно, все простое. Сын Божий здесь ходил с учениками, плотничал, ловил рыбу, любовался этой красивейшей природой, ждал апостолов на берегу у костра. Без фанфар, без почестей, когда надо было – исцелял, помогал, ясно, легко, как звук, который поешь как бы сверху, без напряжения связок. Говорил Петру, куда закидывать сети, и сети прорывались от избытка, вода претворялась в вино, камни делались хлебами, хлеба умножались, и летели птицы над Галилейским морем. Таким же естественным было для Него, для Богочеловека, то, что для нас сверх естества. Для Него, сошедшего с Неба на землю, потом в преисподнюю потом обратно к Отцу, нет ничего невозможного, кроме греха, кроме смерти, кроме не-любви. Все по-настоящему, здесь, рядом, родное, не забытое, под ногами, восставшее из-под вороха опавших листьев. Так же естественно в наше время уходить в подполье, идти в противоход, быть незаметными, жить за невидимой стеной в дивном настоящем первозданном мире. А там внутри стены, ТУДА заходим в магазин, или проверить почту, иногда снять крохи на еду и на проезд.

Отец рек Иордан – простая небольшая речушка, как будто подсвеченная откуда-то из недр.

Я еще раз вернулась в Галилею, чтобы подняться на Фавор. Доехала на автобусе до Тивериады и оттуда держала путь на Фавор. Поднималась на гору пешком в новых синих кроссовках адидас. Подъем несмотря на то, что гора не очень высокая, дался с трудом. В конце сводило мышцы, икры. Я оказалась в каких-то зарослях, обнаружила стену, перелезла через нее и вот я уже на территории католического монастыря, построенного на месте Преображения. В греческом монастыре по соседству мне не слишком рады. Но я не унываю, провожу ночь в Тивериаде и возвращаюсь назад вдоль моря, обгорев на солнце и открыв купальный сезон.

Иерусалим высушивает меня изнутри. Заставляет вспоминать почаще о правде Крестного Пути, о Голгофе, о конце земной жизни. Меч на конце креста Сантьяго прошел еще глубже в сердце. Я вошла в Иерусалим по крестному пути, и также вышла. Через Голгофу. Через Яффские ворота. В новый город. В аэропорт.

Я летела из Тель Авива в Париж с пересадкой в Стамбуле. Лютеция встретила меня штормом. Сена буквально выходила из берегов. Вторая по счету весна в этом году. Так начался новый пост-иерусалимский отсчет. Все казалось пустотным, пустым, бессмысленным. Вечный град царя великого, где ты? Я пока еще не понимала, что со мной происходит. По инерции делала жадные глотки вина, ела сыр, хлеб, томаты. Сидела у Нотр-Дама, потом брела вдоль разбушевавшейся Сены, вспоминала свои бродяжничества. Почему-то до прилета в Париж, мне казалось, что должно произойти чудо, что меня здесь встретят с распростертыми объятиями, предложат кров и ночлег, со вниманием выслушают. Где, кто, почему?