Юлия Беликова - По дорожке в рай. Зарисовки о жизни детей-инвалидов и о православной вере

Отец тем временем продал квартиру и уехал на заработки за границу, чтобы хоть как-то помочь деньгами семье. А из дома малютки в это время пришло ошибочное письмо, что мальчик умер. Отец, вернувшись, пытался все выяснить, но, поскольку он даже не был вписан в документы как отец ребенка, с ним и разговаривать не стали. Гражданский брак распался, и о мальчике забыли.

Надо заметить, что гражданский брак в современном понимании этого слова – вообще очень обманчивое и опасное явление. Дети в таких браках не защищены юридически и страдают больше всего.

В четыре годика Валентина перевели в интернат. Из-за ДЦП он не мог говорить и двигаться. Кормили его с ложечки, но потихоньку стали разрабатывать ручки. Он очень завидовал детворе, ведь ребята могли бегать и веселиться. Валик сидел и плакал. Других ребят навещали, его – никогда. Но Валентин стал упорно заниматься, разрабатывать ноги и руки. Подрос, стал висеть на турнике. Доктор говорил, что это пустая трата времени и лучше сконцентрироваться на учебе, но Валентин стал замечать, что в ногах, всегда холодных из-за атрофии, появилась теплота.

В семь лет Валентин сделал первый шаг. Он так кричал от радости, что на его крик сбежался весь интернат. Тренировки стали смыслом его жизни. Немного позже о Валентине узнал тренер параолимпийской сборной Украины и пригласил его заниматься. Валентин одержал не одну победу, но каждый раз думал о том, как было бы хорошо, если бы мама увидела его и порадовалась.

Однажды во время ремонта в интернате мальчиков попросили перенести документы, и Валентин решил воспользоваться случаем и узнать о своей семье. Порывшись в бумагах, он нашел адрес, а когда они поехали на очередные соревнования, ему удалось отыскать свою квартиру. Но соседи сказали, что мама с дочкой давно переехали. Тогда он обратился к журналистам, чтобы те помогли ему отыскать семью. И они смогли разыскать его сестру и отца. Как же он был рад! Сестра не могла поверить, что брат жив. Мама, к сожалению, к тому времени уже умерла. Отец был счастлив обрести сына. Мечта Валика сбылась, он обрел родных.

Можно только преклониться перед мужеством этого парня, который благодаря своему упорству сам смог поднять себя на ноги и отыскать близких.

Будем надеяться, что и Андрюша обретет когда-нибудь своих родных, хотя самого родного он уже нашел – Бога.

В Калуге очень много красивых храмов, они такие нарядные, как картинки. Хотелось бы обойти их все, посмотреть, помолиться.

Когда мы приезжаем в наш любимый санаторий «Калуга-Бор», обязательно стараемся попасть в близлежащие храмы с детьми. Но сколько же еще тут храмов, в которых мы не были…

В этот раз мы с Фросей решаем отправиться в Никитский храм, возле которого в скверике находится знаменитый памятник Петру и Февронии. Фрося у меня крещена как раз в честь Февронии, которая приняла постриг в конце жизни с именем Евфросиния. В этом храме находятся частички их святых мощей.

И вот мы попадаем на акафист Петру и Февронии, который служится по субботам перед их мощами. А частиц мощей тут, надо сказать, полный храм: и Анастасии Узорешительницы, и Матроны Московской, и святого мученика Никиты, и Вифлеемских младенцев, и Спиридона Тримифунтского, и много других. Моя семилетняя Фрося начинает везде прикладываться и, отойдя от десницы Иоанна Крестителя, нечаянно разбивает ногой вдребезги голубую вазочку с розой. Подходит охранник, ничего не говорит, приносит совок и все убирает.

И вот я замечаю, что одна мама с ребенком подходит к боковому алтарю храма и подносит к нему ребеночка, а батюшка выходит из алтаря и его причащает запасными дарами. Я удивляюсь, ведь уже четыре часа дня: поздновато для причастия.

Начинается акафист. Храм весь в золоте, да еще солнце настойчиво проникает во все оконца. В главном алтаре несколько лучей света, бьющих сверху вниз. Кажется, что не зима вовсе на дворе, а разгар теплого солнечного лета. Стою и не понимаю, где я: на небе или на нашей грешной земле.

Вдруг Фрося тянет меня за рукава: «Мама, что это у ребенка с носом?» Я оборачиваюсь и вижу в толпе ту маму с ребеночком на руках, а нос у ребенка просто размазан по лицу, и лишь две дырочки для воздуха.

«Синдром Эдвардса», – с грустью думаю я.

Стоит такая миниатюрная мамочка, с приятным молоденьким личиком, а на руках она держит ребенка, а на него и взглянуть страшно. Вот же крест! Это сколько же нужно сил и мужества растить и любить этого ребенка, терпеть постоянные любопытные взгляды окружающих, заниматься его здоровьем.

И вот ходит эта мамочка на акафист, не в первый, видать, раз. Причащает ребенка отдельно от других детей, когда народу почти нет никого и нет любопытных глаз. И молится. Молится.

А я вспоминаю события совсем недавнего прошлого. У жены моего близкого друга во время беременности был поставлен этот же диагноз – хромосомное нарушение, синдром Эдвардса. Сердечная патология, не совместимая с жизнью. Принимают решение от ребенка избавиться, он все равно не жилец. И что его вынашивать, мучиться, а потом, если выживет, лечить, лечить, страдать, потом опять лечить?

Все аргументы и доводы, которые я смогла привести им, привела: и то, что Божий подарок отвергать нельзя, и то, что некрещеные младенцы не наследуют жизнь вечную, и то, что вообще убийство ребенка – это страшный грех. Предлагала ребенка забрать на время и выходить или, если будет возможность, усыновить, крестить. Но все было тщетно. На 16-й неделе они вызвали искусственные роды. Испытываю опустошение и жалею о впустую потраченных силах и молитвах.

«Да что он мучиться будет, гуманнее лишить его и себя этих мук», – стоят у меня в ушах слова друга.

Думаю, что если понадобится кому-то эвтаназия из его близких, он с радостью на это пойдет. Да и правда, чего мучиться? А то, что только Бог может решать, когда человеку родиться или отбыть в мир иной, мы совсем-совсем забыли.

Наверное, в наше современное сознание уже прочно въелась установка, что мы достойны только радости, веселья и всего самого лучшего. А никак не страданий и мучений. Хотя по православному вероучению именно через страдания мы сможем достичь светлых райских чертогов.

Певчие поют, восхваляя подвиги и житие Петра и Февронии, а я в мыслях уношусь далеко-далеко, размышляя о мужестве рядом стоящей женщины, о моем непутевом друге, который стал больше пьянствовать, и о его жене, погружавшейся потихоньку в депрессию, о синдроме Эдвардса, возникающем непонятно по каким причинам.

Фрося укладывается на лавку, чуть не смахнув стеклянную коробку для пожертвований у мощей Спиридона Тримифунтского. Я ловлю себя на мысли, что разбитой вазочки на сегодня достаточно. Мамочка с малышом потихоньку уходит.