Александр Полещук - «Вокруг света» и другие истории
- Название:«Вокруг света» и другие истории
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:неизвестно
- Год:неизвестен
- ISBN:9785005633323
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Александр Полещук - «Вокруг света» и другие истории краткое содержание
«Вокруг света» и другие истории - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
Несколько раз ездил домой. После разделения партийных органов на «промышленные» и «сельские» были образованы межрайонные газеты, и редакция «Трудового знамени» закрылась. Но непродуманная новация не прижилась. Новая петуховская газета стала называться «Заря», работали в ней незнакомые люди. Иваненко перевели в Курган, в обком партии (впоследствии его назначили редактором «Советского Зауралья»). Поздняков по-прежнему работал собкором «Советского Зауралья» (вскоре он тоже переехал в Курган).
Встретил на улице давнего знакомого нашей семьи, старого партийца Евгеньева. Раньше он пописывал заметки в районную газету, но теперь оставил это занятие. Долго и неожиданно откровенно разговаривали. Евгеньев рассказал, что в народе растёт недовольство правлением Хрущёва. Ограничены размеры личных хозяйств. Снабжение продуктами заметно ухудшилось, даже за хлебом очереди. Постоянные административные и экономические переподчинения, слияния и дробления предприятий и колхозов дезориентируют начальство и население.
Поразили перемены в настроении земляков. Услышав очередную речь «Никиты», уснащённую прибаутками, люди с раздражением выдёргивали из розетки штепсель репродуктора. Самый популярный анекдот был такой: «Когда Хрущёв сказал, что мы уже одной ногой в коммунизме, одна старушка спросила: „И долго нам ещё стоять на раскоряку?“»
Моё отношение к Хрущёву, которому я пел дифирамбы в юношеском дневнике (а ведь поначалу было за что!), окончательно изменилось после его нашумевшего визита в Манеж, на выставку «30 лет Московского союза художников». В печати немедленно развернулась борьба с формализмом и абстракционизмом в литературе и искусстве, что подозрительно напоминало шумные идеологические проработки тридцатых и сороковых годов. Даже в газете «Заря» я обнаружил осуждение обстракционизма .
Как всегда, толком никто не понимал, кого следует относить к формалистам, а произведений настоящих абстракционистов никто и в глаза не видел. На нашем курсе ходили по рукам чёрно-белые фотографии «Обнажённой» Фалька (её называли, конечно, «Обнажённая Валька»), «Геологов» Никонова, скульптуры Эрнста Неизвестного «Отбой» и других экспонатов выставки в Манеже. Даже просматривая эти нечёткие фотографии, сделанные «с руки», можно было убедиться, что и вне сугубо реалистической художественной традиции могут быть созданы выразительные, запоминающиеся произведения.
Росло ощущение нелепости и постыдности происходящего «в верхах». (Такое чувство у меня возникало и при последующих советских лидерах, которые вначале ликвидировали просчёты предшественника, а потом накапливали свои.) И всё же хотелось верить, что всё как-нибудь сладится и жизнь войдёт в нормальную колею. Невозможно было утратить главное – веру в справедливость идеи и общественную ценность своего дела, в противном случае оно превратится в скучное отбывание повинности. Но оказаться в плену тупой и безоглядной веры было ещё хуже. Верить – значит проверить. Дойти до сути через своё, испытанное собственным опытом и рефлексией. Как любит повторять мой друг Владимир Попов, истина, которая не пережита, истиной не является.
Фруктовый сад военного времени
На заработанные деньги мы с моей однокурсницей и подругой Галей Первушиной решили поехать в Латвию. Проблема жилья решалась тогда просто: приходишь в университет, предъявляешь студенческий билет – и тебе дают направление в общежитие на искомое количество дней.
Помимо поездок на Взморье и прогулок по Старой Риге, у меня была более важная цель: побывать в тех местах, где в феврале 1945 года погиб отец. Мать дважды делала запросы о нём в военный архив, но ничего нового не узнала. Ей сообщали, что, по одним сведениям, он пропал без вести в октябре 1941 года, по другим – погиб в феврале 1945-го. Между двумя этими датами – необъяснимое молчание, ни письма, ни даже коротенькой открытки. Но в пользу второй версии говорила присланная в Петухово «похоронка». Собираясь в поездку, я захватил из дома этот документ – четвертушку серой бумаги с сообщением о гибели отца 21 февраля 1945 года. Указывалось место захоронения: Латвийская ССР, Либавский уезд, мз Орданга, фруктовый сад. Я знал, что Либавский уезд – это нынешний Лиепайский район, а непонятное «мз» надеялся расшифровать на месте.
В Лиепае мы разыскали военкомат. Приветливый майор, которому, видимо, было поручено заниматься увековечением памяти погибших на территории района, показал нам несколько толстых книг в самодельных переплётах. С замиранием сердца взял я в руки том на букву «П». Ближе и ближе нужное сочетание первых букв – и вот Полещуки и Полищуки предстали передо мной. Но отца среди них не было.
Майор не удивился:
– На территории района погибло больше двадцати тысяч советских военнослужащих. На исходе войны наши прижали немцев к морю и не давали им возможности прорвать жёсткую оборону. Сегодня продвинулись на километр, взяли высотку, завтра немец её отвоевал, послезавтра всё повторяется… И так до 9 мая: туда-сюда, бои местного значения, а жертв – масса. Кого-то не успевали похоронить, документы пропадали. Потому вот и завели дополнительную книгу. Когда люди сообщают – заносим новую фамилию…
И он чётким командирским почерком пополнил список.
Никакую Ордангу майор, разумеется, не знал, а таинственное «мз» расшифровал как место захоронения (на самом деле так обозначалась в военных документах мыза – сельское имение). Майор посоветовал нам отправиться в городок Приекуле, где несколько лет назад организовали большое воинское кладбище. Туда свезли захоронения военного времени со всего района.
Кладбище близ Приекуле поразило размерами. Обрамлённые камнем прямоугольники братских захоронений уходили далеко к лесу и своим стандартным однообразием стирали индивидуальность каждой судьбы. Над рядами могил, усеянных цветами, возвышалась гранитная скульптура: воин, опираясь на меч, склонил голову над вечным покоем. И всё-таки я хотел отыскать указанную в похоронке Ордангу и фруктовый сад, где окончился земной путь отца.
Следуя подсказанному местными людьми направлению, мы отправились на поиски. Пустынный просёлок нырял с холма на холм, появлялись и пропадали хутора с громадными крытыми дворами, перелески, клочки полей и новые холмы. Мы с удивлением разглядывали снопы, составленные в суслоны, и стрекочущую конную жнейку с «крыльями» – реликты прошлого, давно забытые в наших краях.
Хозяева хуторов, с трудом понимая, чего мы хотим, пожимали плечами в ответ на наши расспросы. Дело шло к вечеру, и с каждой минутой становилось очевиднее, что завтра надо будет возобновлять поиски. Но тут, как в «Капитанской дочке», возник перед нами добрый вожатый – мужчина лет пятидесяти, вывернувший откуда-то сбоку на дорогу. Он вызвался проводить нас. По пути рассказал, что Орданга – это название имения с большим домом и фруктовым садом, которое было здесь до войны.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: