Сергей Кудрявцев - Заумник в Царьграде

Титульный лист издания поэмы В. Каменского «Цувамма» (Тифлис, 1920)

Зданевич как участник революционных событий в художественной жизни России и поэт левого направления, поддерживаемого там в эти годы, тоже был вправе думать, что его ждёт столичный успех. Однако «вместо того, чтобы ехать на север, в Москву, в Москву» 53 53 См.: Письма Прайсу. С. 49. , он будет бежать за увлекательными делами и за долгожданной славой в противоположную сторону. Представляется, что в его решении выбраться на Запад была и немалая доля желания скрыться от перемен, стремительно приближавшихся к Грузии с Севера. Новая власть, как мы знаем, поначалу приспособит футуризм и другие передовые школы к своим задачам, а затем заставит их замолчать, сохранив лишь в виде декорации – да и та в конце концов будет запрещена.

Красная армия в центре Тифлиса. Февраль 1921

На Головинском проспекте в Тифлисе в первые дни советизации Грузии. Февраль—март 1921

Перемены очень скоро начнут приносить беды и гибель друзьям, коллегам Зданевича и его родным. Сразу после оккупации Грузии, весной 1921 года, был арестован и заключён в Метехский замок брат близкой подруги Зданевича Саломеи Андрониковой и знакомый участников «41°» – офицер, театральный режиссёр и актёр, поэт, прозаик Яссе Андроников (после новых арестов и тюрем расстрелян в 1937 году); в 1923 году в советском Баку был расстрелян Ю. Деген (по некоторым сведениям, тогда же погиб и А. Порошин); в 1931-м арестовали и отправили в лагерь И. Терентьева (расстрелян в 1937 году); в 1932-м или 1933-м арестовали и в 1934-м осудили к лагерному сроку Д. Гор деева; в 1937-м были казнены Д. Шеварднадзе и поэты «Голубых Рогов» Тициан Табидзе и Паоло Яшвили; в 1937-м арестовали и в 1938-м расстреляли Константина Большакова, поэта-футуриста из ларионовского круга; в 1939-м после нескольких лет, проведённых в советских тюрьмах, умер возвратившийся на родину парижский друг и соратник Зданевича искусствовед и публицист Сергей Ромов; в 1949-м был осуждён на пятнадцать лет лагерей старший брат писателя художник Кирилл Зданевич; в 1952 году под домашний арест был заключён (и вскоре умер) почти 90-летний археолог Э. Такайшвили, за несколько лет до этого добровольно вернувшийся из Франции. Перечень, конечно, далеко не полный.

Этот ключевой для судьбы Зданевича момент выбора пути позволяет нам по достоинству оценить его склонность к тревожным предчувствиям и пророчествам, что вполне согласуется с тем псевдонимом – именем птички, вытаскивающей билетики с предсказаниями, – который он использовал для газетных статей, с его последующим интересом к каббале и астрологии, а также с вниманием к игре человеческой судьбой, ясно показанной в «Философии». Но большевики, наверное, представляли для него тогда всего лишь ещё один лик того «безобразнейшего чудовища», которым он считал царскую Россию, хотя, возможно, и не столь однозначно отвратительный.

Путеводитель по Константинополю Дж. Коркмасова и М. Скаковской (Константинополь, 1919)

Нижняя палуба, на которой Зданевич переправлялся через Чёрное море, была набита человеческими телами до такой степени,

…что совершавшие службу матросы, пересекая её, ходили просто по людям, которые только в том случае выражали некоторое неудовольство, если матросские ноги попирали по недосмотру чьё-либо лицо. Но жутким было вовсе не то, что мы лежали вплотную, не располагая почти никакой свободой, а что, за исключением меня и ещё одного-двух неудачников, лежачими были военнопленные турки, два с лишним года странствовавшие между Сибирью, где вымерзали они в лагерях, и Батумом, где окончательно износившимся, изъеденным чахоткой и покрытым язвами и вошью больным уделили наш «Арго» 54 54 См.: там же. С. 56. .

Не исключено, что на судне писатель действительно познакомился и много беседовал с бывшим военнопленным турком, фигурирующим в повести под именем Мусы Саида и прозвищем Белобрысого, а в романе – под именами Алемдара, Изедин-бея, Мумтаз-бея, Белоусова и даже Синейшины, имени, возникшего из прозвища павлина в ранней редакции хлебниковского «Зверинца». Этот таинственный персонаж без трёх пальцев на руке, о котором Зданевич рассказал Виктору Шкловскому, впервые появился в раннем варианте повести «Zoo, или Письма не о любви» (1923) 55 55 На этот факт мне указал Р. Гейро. . В прозе Зданевича синеглазый и светлобородый турок, являющийся непременным антагонистом главного героя, возникает раньше всех прочих и, как настоящий бес, обнаруживает своё присутствие вновь и вновь в разных главах, оказываясь и зятем главного имама мечети Айя София, и эмиссаром альтернативного правительства Мустафы Кемаля, заседающего в Ангоре (Анкаре), и офицером турецкой контрразведки, в кругу беженцев выдающим себя за русского.

Турок. Фотография лейтенанта Э. Дж. Хорна. 1923

Пароход Зданевича, следующий через Трабзон, вошёл в Босфор в середине ноября 1920 года, как раз в те дни, когда туда начали приходить суда с остатками разбитой в Крыму врангелевской армии и с гражданскими беженцами. Крымские порты в общей сложности покинули 126 судов, на которых, по разным оценкам, было от 136 до 160 тысяч человек – количество, сопоставимое с численностью белых офицеров, солдат и казаков, представителей дворянства и духовенства, казнённых в красном Крыму в период с ноября 1920-го по апрель 1921 года 56 56 По данным, приведённым в недавнем исследовании белой эмиграции, это было от 117 до 170 тыс. человек, см.: Утургаури С. Белые русские на Босфоре. 1919–1929. М.: МБА, 2013. С. 49. .

Солдаты на перегруженных кораблях находились в ужасающих условиях. Зданевич и в повести, и в романе примерно одинаково описывает свои впечатления:

…при виде тех палуб мне показался постыдным мой ропот на давку и недостаток удобств у нас, обилие вшей и калек. Каким просторным казался теперь наш класс! Мы лежали вплотную, но лежали, когда хотели, и могли кое-как двигаться, на судах напротив солдаты стояли, но так, что если бы один из них пожелал лечь, или сесть, или повернуться хотя бы, он бы не смог, точно людей этих привязали верёвками бортов к мачтам и так оставили на произвол судьбы умирать от голода и удушения. Мы проходили уже так близко, что я различал выражения лиц, хотел отвернуться, чтобы не видеть, но не мог, не мог и опустить век и должен был в ужасе присматриваться к пытаемым, которые уже простояли немало дней, и те между ними, которые умерли, продолжали разделять общество не сумевших ещё умереть соседей. Некоторые, перевесившись через борт и уронив голову и руки, точно петрушка, продолжали время от времени вздрагивать. Другие, выставив подбородки, показывали нам жирные и лиловые языки. Но большинство просто стояло вытянувшись, как в строю, и равнодушно глядело. Я не понимал, каким образом зрелище невероятной сей пытки оставляет моря голубыми и небо безоблачным 57 57 См.: Письма Прайсу. С. 77–78. .