Евгений Петропавловский - Абхазия. Осенний трип

– Что это?

– Не знаю, – отозвался я. – Тебе лучше знать, твой же сад.

Мы поочерёдно попробовали дары причерноморской флоры.

– Кизил? – сказал он.

– Может, и кизил, – не стал спорить я. – Только непонятно, почему он без косточек.

– Ну, значит, такой кизил – без косточек… Да ладно, всё равно он на закуску не годится: слишком мелкий.

Позже Амра, узнав детали нашего ночного вегетарианства, сходила посмотреть на «кизил» и опознала в нём облепиху. До сих пор смеётся над нами по данному поводу…

Андрей приблизился к следующему деревцу – совсем молодому, высотой метра в полтора – и с радостью узнавания воскликнул:

– А это кумкваты! Представь: посадил в прошлом году, а они уже дали плоды!

– Рви, – голосом решительного сапёра распорядился я. – Кумкватов я никогда не пробовал, так что повод подходящий.

Он нарвал жёлтых, размером с финик, плодов. Я, попробовав один, заключил:

– Цитрус. Годится.

Мы уселись на бетонную ступеньку. Пили чачу, закусывали кумкватами и смотрели вдаль. Под нашими ногами дышала покоем тёмная громада моря. Над нашими головами мерцали звёздные россыпи. Мы, словно два горных орла, зависли между двумя мирами, растворившись в тёплой ночи. Андрей рассказывал об Абхазии, разворачивая передо мной панораму разнообразных чудесных мест, кои нам непременно надо посетить в ближайшие дни, и забираясь всё дальше в горные дебри. Наконец настал момент, когда он, весомо помолчав, спросил:

– А ты знаешь, что в горах до сих пор можно найти немцев?

– Каких немцев? – не понял я.

– Ну каких – тех самых. Из дивизии «Эдельвейс», наверное – диверсантов или разведчиков, уж не знаю точно. Люди их видели.

– Скелеты?

– Да нет, целёхонькие, вмёрзшие в лёд.

И он рассказал, что сын его знакомого, заядлый охотник, однажды забрался с ружьём далеко в горы, и там вдруг началась метель. Он укрылся в пещере; стал устраиваться, расчищать себе местечко от снега, а под снегом – ледник. Глянул вниз и видит: прямо у него под ногами сидят немцы в форме, словно живые. Вероятно, устроились на привал, да так и замёрзли.

– Неужели лёд такой прозрачный? – удивился я.

– Выходит, такой, – подтвердил Андрей. – Да и неглубоко они вмёрзли.

– Значит, их можно оттуда выпилить.

– Пожалуй, можно, только это очень далеко. Представь себе, на какой высоте располагаются ледники. Нам с тобой туда никак не добраться.

– Жаль…

Наша беседа продолжалась ещё некоторое время, и мы вполне могли бы дотянуть её пёструю нить до самого утра. Однако чача в бутылке закончилась, а новую мы решили не начинать. И разошлись по своим комнатам.

***

И вот настало утро нового дня.

Мы с Толиком стояли на просторном балконе, созерцая необъятные морские дали, а Андрей, Вера и Амра один за другим подтягивались к столу с тарелками-чашками-вилками-ложками и остатками вчерашней снеди: настало время завтрака.

В горле у меня слегка першило. Это было следствием ночной дегустации восьмидесятичетырёхградусной чачи… Да уж, наутро мне аукнулось молодецкое ухарство.

Однако на сём ещё не конец истории с чачей. Продолжение не заставило себя ждать. Вскоре Амра спустилась на кухню, чтобы вскипятить воду для чая. Затем вернулась с вытянутым лицом, держа в руках электрический чайник и озадаченно шевеля ноздрями:

– Я увидела под столом бутыль с прозрачной жидкостью – решила, что это вода. Налила её в чайник и поставила кипятиться… Но, похоже, это не вода. Это совсем другое!

Мы разразились смехом и репликами:

– Это же чача!

– Восьмидесятичетырёхградусная, ха-ха-ха! Теперь у неё, наверное, градус слегка поубавился!

– Горячая чача – это сурово, хо-хо-хо!

– Воду надо было наливать из-под крана, аха-ха-ха!

Отсмеявшись, я поинтересовался:

– Ты хотя бы чай или кофе заварить этим не успела?

– Нет, – ответила она.

– Ну, тогда ничего страшного. Считай, что ты приготовила нам утреннее сакэ. Его ведь тоже подогревают.

– Но вы же не будете, в самом деле, пить чачу с утра.

– Нет, конечно.

– А что же теперь с ней делать?

– Да перелей в бутылку: остынет и будет не хуже прежней. А в чайник набери воды и снова поставь кипятиться.

Со второго захода все получили: кто – чай, кто – кофе.

За завтраком, посовещавшись, решили скорректировать вчерашние наполеоновские планы, урезав их до более реалистичных. И наконец Андрей, усадив нас в свой «Киа Спортэйдж», повёз всю компанию навстречу…

Навстречу разному.

Сначала на юг. Потом – на северо-восток. После этого – на север. Затем – снова на северо-восток. Всё дальше и дальше.

Итак, мы выехали из абхазской столицы по Абжуйскому шоссе, достигли села Мачара и, свернув на Военно-Сухумскую дорогу, устремились на северо-восток.

Стивен Кинг утверждал, что дороги – самый сильный наркотик, какой только есть на земле. И я готов подписаться под его словами…

Встречные машины можно было по пальцам пересчитать. Зато по обочинам, а подчас и по проезжей части медлительно разгуливали коровы. Иная бурёнка, остановившись посреди дороги, укоризненно смотрела на наш автомобиль: «Ишь, понаехали», – читалось в её глазах. Приходилось объезжать парнокопытную аборигенку по встречной полосе.

Мимо проплывали дома и зелёные палисадники. Среди домов встречалось немало заброшенных; некоторые – со следами разрушений.

– После войны осталось много бесхозных дворов, – пояснил Андрей. – Вокруг Сухума долго шли бои, грузины бежали, побросав свои жилища, да и абхазов немало погибло. Сейчас-то уже ничего: у домов появляются новые хозяева, и постепенно всё налаживается. А лет десять-пятнадцать назад здесь картина была намного печальнее.

Чем дальше от Сухума, тем больше попадалось на глаза «заброшек»… Мне довелось увидеть и многоэтажки, зияющие чёрными глазницами выбитых окон, и одичавшие сады, и даже строения явно промышленно-хозяйственного назначения, на коих лежала печать запустения. Но это – позже, в другие дни. А пока мы мчались по Военно-Сухумской дороге, ведущей свою историю от древнего, существовавшего не менее тысячелетия, караванного пути через Клухорский перевал. Несколько последних веков до прихода сюда Российской империи этот путь называли Турецкой тропой. При императоре Николае Втором здесь проложили более основательную дорогу, пригодную для автотранспорта; вот по ней-то мы теперь и катили с ветерком, а за окнами автомобиля нашим взорам открывались то кукурузные поля, то виноградники, то сады, то снова придорожные кукурузные делянки. Один раз остановились, пропуская стадо белых коз, наискосок переходивших дорогу в сопровождении погружённого в самосозерцание флегматичного пастуха. Имелись в этом стаде и козлы с огромными плоскими рогами, загнутыми колесом до самой холки – я никогда прежде таких не видывал… По ходу движения Амра принялась выговаривать нам с Андреем: