Михаил Немо - Либертанго

В этом смысле Марина не являлась и типично русской женщиной. В России барышня, которая столько пьет, была бы, скорее всего, бомжихой или, по меньшей мере, опустившейся алкоголичкой. Марина же из-за уникальной генетики, а возможно, благодаря особой израильской атмосфере, могла за вечер «приговорить» бутылку водки (лишь немного растеряв ориентиры в пространстве), а на следующее утро, как ни в чём не бывало, отправиться в университет на занятия. Перед экзаменом, чтобы не сильно волноваться, она выпивала грамм сто прямо с утра, и это, как правило, помогало: получив степень бакалавра, Марина училась теперь в магистратуре.

К двадцати четырем годам, отчаявшись за пять лет найти взаимопонимание с мужем, она развелась и вновь переехала жить к родителям. И ей по-прежнему не хватало достойной компании.

Итак, планы на сегодняшний вечер определись. Кинув в сумку зубную щетку, подхватив противогаз и «шестерку» пива, Марина вышла из дома и направилась к остановке.

Ифтаху пришла повестка, и он отбыл на базу – а это что-нибудь да значило.

Макс готовился к экзаменам, хотя смысла в этом не видел: во-первых, сроки экзаменов подвесили вплоть до прояснения ситуации. А во-вторых…

Затаив дыхание, страна замерла. Наступило 15-е января, полночь. Вот сейчас… или, может, сейчас… или вот прямо сейчас – взвоет сирена!!!

Но пока было тихо.

Макс не ложился спать: не хотелось, чтобы его внезапно и грубо разбудили. Одетый, валялся с книжкой на застеленной койке. Потом слушал радио. Потом снова читал. Погасил лампу и опять слушал.

Когда забрезжил рассвет, он выключил радио, и со стороны арабской деревни донеслось заунывное пение муэдзина. При свете занимающейся зари Макс записал на внутренней стороне тетрадной обложки:

Когда на стрелках фосфор блёкнет

И муэдзин зовет к Аллаху,

Когда покоя мне от блох нет,

Залезших с вечера в рубаху…

Дальше не складывалось, да и сил уже не было. Тогда он быстро разделся (холодрыга!) и нырнул под одеяло.

Весь вечер и ночь Марина и Сарит пили пиво (Марина выпила пять банок, Сарит – одну, наполовину) и слушали передачи «Коль Исраэль». Ближе к утру, когда пиво уже закончилось, а война так и не началась, девушки легли спать.

Днем Марина зашла в университет, убедилась, что об экзаменах ничего не известно, и поехала домой. Пообедав, она взяла очередную «шестерку» пива и снова отправилась в общежитие. Вечер и ночь, в общих чертах, повторили предыдущие.

На следующий день Марина опять заехала домой и забрала оставшееся пиво. Она решила, что сегодня будет последняя ночевка у Сарит – хорошего понемногу.

К вечеру 17-го января Макс вовсе пал духом: война не начиналась, друзья разъехались по родителям во всякие там хайфы и тель-авивы, пить в одиночку не хотелось. Хотя к этому шло.

Для начала он решил приготовить закуску, а там будет видно. Выйдя на кухню, поставил на плиту сковородку и достал из холодильника упаковку «американских шницелей» – этакие желтоватые котлетки, плоско слепленные в форме куриных ножек. Наименование «американский» в представлении Макса всё еще сулило какие-то блага. Хотя бы какой-то вкус. На деле же эти так называемые «шницели» более всего напоминали булку. Но они были дешевы, и Макс умел их грамотно приготовить: налить в сковородку побольше масла (не фритюр, конечно, на него не напасешься, но – не жалеть!), хорошенько раскалить и бросить туда шницели, чтобы забулькало. Своевременно перевернуть. Получается аппетитная хрустящая корочка. Для закуски сойдет.

Вернувшись с готовыми шницелями в комнату, Макс обнаружил Израиле́вича.

Это был знаменитый в масштабах кампуса хронофаг – пожиратель чужого времени, заторможенный и нудный. Гонимый жаждой общения, Израилевич заваливался ко всем без разбора. Бич русскоязычных студентов – его прихода боялись и старались поскорее изгнать. Поэтому он редко у кого подолгу задерживался и мог за вечер облагодетельствовать многих.

Каким чудом его вместе с остальными не унесло в эти дни из общежития – было загадкой. Возможно, причиной стало то, что семейство Израилевичей обитало на крайнем севере страны, в городке Кирьят-Шмона. (В СССР они тоже жили в каком-то Бобруйске.)

Мало кому удалось бы припомнить имя Израилевича: человеку с такой фамилией имени обычно не требуется. Но Макс учился с ним в одной группе и случайно помнил: Израилевича звали Борей. Сейчас он сидел на стуле, выложив на стол бумажник и записную книжку с адресами потенциальных жертв.

Гость имел примечательную внешность: при небольшом росте и коренастом сложении, в теле его имелась неуловимая диспропорция – слишком ли короткие ноги, а может, чересчур длинные руки – не разберешь. Картину довершали большая с залысинами голова, толстые губы и очки с мощными линзами. Говорил он в нос, речь его – замедленная и монотонная – походила на речь терминатора.

Да, Израилевич обладал солидным набором достоинств, но сегодня Макс был рад и такому обществу.

– Боря! – с порога возликовал он. – Ты очень кстати! Пьянствовать будем?

– Ну, не знаю… – прогундосил Израилевич своим знаменитым насморочным голосом. – Здравствуй, Максим.

– Привет. Так я не понял, ты пить будешь?

– Сначала надо посмотреть… Я потом решу.

Макс поставил тарелку со шницелями на стол и достал из шкафа бутылку водки.

– Водка? – разочаровано протянул Израилевич. – А я думал, что-то другое.

– Какое еще тебе другое? – Макс начинал злиться. – Ну, если хочешь – специально для таких как ты, – есть пиво.

– Покажи пиво, – продолжал гнуть свое Израилевич. – «Маккаби»? Местное… А иностранного у тебя нет?

– Иностранного – нет! – отрезал Макс. – Всё! Я начинаю, а ты – как хочешь.

Макс откупорил водку и налил стакан на треть. (Израилевич всё вертел банку пива, не решаясь открыть.) Смысла медлить не было, и Макс решительно влил в себя содержимое стакана. Грохнув о стол, он всадил в шницель вилку, откусил добрую половину и, тараща глаза, принялся интенсивно жевать.

Израилевич в священном ужасе наблюдал за приятелем. Затем он перевел взгляд на пиво в своей руке и, наконец решившись, потянул за кольцо. Раздался сухой щелчок – кольцо оторвалось, оставив банку закупоренной.

– Кажется, я порезался… – прогнусавил Израилевич, со всех сторон разглядывая палец с надетым кольцом. – Или не порезался?..

Ругнувшись, Макс забрал у Израилевича банку, поставил в эмалированную миску, приладил сверху нож и ударил ребром кулака – зашипев, пиво потекло через край.

– Можешь налить сюда. – Он придвинул Израилевичу стакан.

Израилевич налил на треть и, понюхав, неуверенно пригубил. Пошлепав губами, он сделал еще глоток и о чём-то задумался. Макс тем временем доел шницель и налил себе еще.