Полина Amparo - Жидкий Талмуд – 25 листков клёна

Сэнсей волнуется – прочитал мои рукописи – «Скоро» – и кивнул в сторону комнаты пустых кувшинов саке. Белка – показалось – мотнула головой. Важно ли, что ждёт, – когда сейчас – лучшее из вообразимого.

~~~

Глава Двадцать Вторая

Белка разбудила меня – Сэнсей затачивал нож, ночью. Окно позволяло собрать пожитки, плед и понаблюдать действо издалека. Сэнсей зашёл в комнату – и ткнул ножом в место ночлега моего, а затем – «Возвращайся!» – выбрался чрез окно и, движение-в-движение, прошёл ко мне.

Сэнсей убил мой недуг – но мог и меня, не окажись сил во мне – перебраться. Белка подтвердила – а бабочка-четырёхлистник села на плечо мне, красочная в акварели предрассветной глазури. Безмятежность сквозила мгновением – но теми ли являются окружающие, кем мы знаем их?

Шёпот звёзд ведёт навстречу Мечте – оттого день отводится под сон: свидание с истинным – что приходит по сомкновении глаз обманутых. Сэнсей подвёл меня к вершине мира – мы делили самокрутку и меня понесло вверх: Сэнсей был со мной – летел в облака – и предложил обернуться: мы смотрели на нас. Ветер захватывал, подхватывал, овеивал и вёл – так не зачаровывают женщины, мечты и обещания: место сие – вне координат – ручей хрустальный, откуда сыплются откровения.

Сэнсей предложил мне глоток. Свожу ладони “лодочкой” и зачёрпываю, скажем, воду, холодней предсмертной ночи бездомного, – но с проблеском веры. Вера наполняет меня – заполняет голову, питает мозг и разбегается нитями вен.

Кто же подобрал меня полуживого, на трассе “Плато Безмятежности – Край Скитаний”? История Историй разливается по свету – цветами вариатизмов, – и отчего знать – отчего с одним попутчиком разговорился обо всё-навсё-привсё-всевсём и каждом, а иной – разделит безмолвие с подтекстом тем-же. Мир светится рубинами, авантюринами и изумрудами, – но замечает, видит те не каждый.

Пора – сообщает Сэнсей – если не хочу остаться и слиться с родником, – но захотел… Сэнсей решил за меня – и не знаю, быть тому благодарным или вырастить цветок ненависти, – но могу поделиться с тобой, я из другого мира, воспоминанием – о произошедшем со мной в обличии твоем, до разделения. Сэнсей зачеркнул эту строчку – но оставлю: нет различия меж произошедшим и произойдущим, – нет преимущества ни у одного меж позабытого и захваченного взглядом, – и время – не властно над событиями.

Мы вернулись – смотрели вслед себе упорхающим. Сэнсей ухмыльнулся – «Что ты знаешь теперь – о природе времени?» – и не ждал ответа. Белка пришла к нам – принесла орехи.

Истории, – сказал Сэнсей, – содержат то, что передавал тебе: подобны россыпи листьев клёна – безмятежных, ветхих и самоуверенных пред веянием зимы. Некоторые передают нам себя – незаметно… Утро.

Пора отправиться к Воспоминанию – замкнуть цепь и дорассказать себе, тебе, произошедшее с нами в этом о дивном новом мире.

Глава Двадцать Третья – Новый Век

Человечество замучило Землю – и Божество Мира обратилась к Верховному (по сравнению с Кем всевышний богословский – песчинка под ногтем на ноге) и молила исправить человечество и, ибо Землю не спасти, провести “сброс”: задать реалиям случайные значения и – будь что будет – промотать до мига сего. Земля рассыпалась каждую минуту мира, альтернативного тебе, я, – рассыпалась и скорбела на всю Вселенную, – а звёзды оплакивали ту. Высшие силы посчитали тебя, я, достойным настоящих чудес, – и перебросили по ту сторону краха, – и скоро, ты убедишься в том.

Допусти на мгновение – тебя выбросило на остров необжитый, выбросило из горящего моря, – и задумываешься о кварплате и пище – без вниманию к утопающим по ту сторону, – так и нужно – так и действовало человечество ведя Землю к распаду: проблемы других нам не к лицу, – но других красит разрешение трудностей наших. Планета раскололась надвое – и дома, люд и скот, полетели вниз, – чтоб вспорхнуть к Луне, сгорающими заживо. Некто заслужил внимания Силы – и был выброшен за отношения жизни-смерти, – чтоб встретить ужасающее: истинное – безликое, всесущее и непричастное, во отдалении от интерпретаций и отношений, – чёрной розе в груди обедневшей любовью.

Некто жил в роскошном викторианском доме – с двумя детьми, камердинером Виктором (мастером какао) и женой-азиаткой (гейшей стажа многолетнего и тяготением к какао Виктора) и писал классику века своего, – но что-то произошло тем утром: какао был безвкусен – а молнии-нити оплетали пространство. Некто встретил видение, озарение, одержимость, – что-то вспыхнуло и отключило того; дети встретили этажом ниже, супруга соблазняла на третьего, – предчувствие вывело из дому: Земля раскололась – и горящие живьём, выпархивали из расселины. Тяготение повело вверх – выше, громче, сильнее, – и Бум: Ничто – лимфы пульсируют по нитям электрическим, – Некто притронулся к одной – и выпорхнул в мир выбранный: вовне.

Голос в голове поприветствовал Некто – пора приключений, раз голос звучит в голове, – так началась одиссея к иллюзии, горькая одиссея, концу которой не встретить и сквозь покровы смерти, – но бесценная во каждом во мгновении, – так миг смертного равен жизни бессмертного – если лишить слова подпорок однозначности и привнести во губку-пласт восприятия чувственного. Некто подружился с голосом в голове – и выудил имя того. Двое – мы – шагнули в пасть тоннеля пустоты, единые в незнании.

Мир перерождался. Высшее избрало нас. Не всему нужны причины.

Листья, Дождь и Снег, – сметаются в одно. Дыши Бесконечностью. Глубже – будто впервой – и напоследок…

Глава Двадцать Четвертая

Откровения обрушились на голову Некто – мир привычный, отказывался возвращаться, – и представал проделкой иллюзорного, песчинки в пустыне и определённого в неисчислимом. Некто осознавал черту пагубную: пробираться в неизвестное и зацепляться за ближайшее к иллюзорному, – и не важно, где встретил ту и к чему приведёт. Некто сходил с ума – перешагивал на путь истинный, мановением мысли.

Что-то открывается – когда замечаем безвкусицу мирского – когда отрекаемся от обыденного и, котом, забираемся на окно – и домогаемся местности в раме оконной, – полагаемся на науку отсутствия перспектив и прочего – ведущего об руку но уводящего в бесконечность. Некто шёл безучастно – наблюдал инициацию знаков: круг зодиакальный влит в колесо сансары – и пучки света пробиваются сквозь то и уносят по одному, золотистому или серебряному, бронзовому или древесному, знаку – от Козерога до Стрельца, – и Тринадцатого. Голос повёл далее – и безумием становится ум – в мире отрекшихся от узд ума: брака, соцстраховки, льготных проституток, безлимитного какао и любви втридорога.