Виктория Прессман - Правда о маяках. Книга пилигрима

Итак, я двигалась на юг. На остров Лерос должна была приехать подруга из Британии, и мне надо было к ее приезду найти нам жилье, снять мопед, как-то обустроиться. Лерос мы выбрали неслучайно – на нем последние годы жизни провела греческая старица Гаврилия, известная своими путешествиями в Индию, где она лечила прокаженных. Она была беесребреница и молитвенница с вечным спутником ангелом. В мои дальнейшие смутные планы входило движение на юг через Родос и Крит в сторону Кипра и, может быть, Израиля. Пробыв на Леросе около месяца, я сплавала почти на все окрестные острова – Патмос, Липси, Калимнос. Купалась, заходила в монастыри и храмы, которых было великое множество. На Липси добывали губочки, которыми можно деликатно мыть лицо. Я пила холодную ракию, прячась в тени деревьев и пережидая полуденный зной. Мы провели две недели с моей британской подругой, я разбила три мопеда, успела посетить все святые места и храмы этого странного острова, связанного с Муссолини и Микисом Теодоракисом, который провел на Леросе несколько лет будучи в заточении во время хунты черных полковников.

И вот, в один прекрасный момент банкомат просто не выдал мне деньги. Одесские мошенники благополучно обналичили в Москве копию моей карточки. Правда, деньги эти мне потом вернули полностью, банк вернул все до копейки. Но я была вынуждена прервать свое путешествие.

Наследство, как я вам уже говорила, было явно проклятым. Все, что я купила на наследственные деньги, пропало, было заложено в ломбард, потеряно, стырено, подарено, забыто. Каким-то чудом десятину мне все же удалось пожертвовать на помин души отца и наших сродников…

Все, что осталось от нескольких миллионов в материальном, видимом мире – это наручные часы, кожаная куртка, ботинки, ремонт на кухне, новое кресло, которое уже не новое и нуждается в реставрации… Ну, и ворох воспоминаний… Кресло, такое большое, что может сойти за диван, по форме схожее с утробой, итальянская бархатная обивка, напоминающая леопардовую черно-белую шкурку. Так и хочется снова сложиться в округлую позу эмбриона, обнять себя за колени (я помню, как в детстве любила нюхать свои колени, они пахли улицей, кожей, ветром, детством) и погрузиться в космический покой материнской вселенной.

Кожаную куртку я купила в Киеве за какие-то баснословные деньги, а часы Хамильтон в Стамбуле на базаре… К ним прилагалась пожизненная гарантия… Да, они заводятся от качания руки. А еще одно, пока не стареющее и не потерянное приобретение, купленное на наследственные деньги – это зуб. Передний новый зуб.

Прямо с поминок отца я уехала к одной богатой подруге моей сестры, жене шведского миллионера… И мы с ней загуляли почти на полгода… Я отъезжала по делам наследства в Москву, а когда приезжала в Таллин, мы жестко кутили. Один раз на машине, на ее спортивном мерседесе мы попали в аварию, и я сломала передний зуб, ударившись лицом о бардачок… Помню поле, закат, пыль от отъезжающей машины барыги, на капоте ягермейстер и кокс. И солнце, черное солнце садится в пыльный горизонт. Black Hole Sun. Много лет спустя я встретила Свету, так звали эту стареющую гетеру, в одном из самых бедных районов Таллина в алкогольном магазине… Швед ее бросил, потому что она стала спиваться и перестала быть такой прекрасной и молодой как раньше. А с другой стороны – он был для нее в течение двадцати лет как хозяин, а она была его рабыня. По первому вызову, размалеванная и сексапильная, она должна была прилететь к нему или примчаться в отель Олимпия, где он ждал ее – огромный богатый викинг с плеткой и кокаином, нажравшийся виагры. Ну так вот, Света пробухала шикарную квартиру на берегу моря, машину, дачу и жила в малюсенькой комнатушке на первом этаже, работая уборщицей. Полнейший дауншифтинг… А подруга ее, с которой мы тоже вместе квасили, умерла в Лос-Анджелесе, отказала печень, не успели сделать переливание крови.

Ну а я, в общем, до того как одесские мошенники сняли мои деньги, все же успела сделать себе новый зуб, чтобы можно было улыбаться, у гениального греческого стоматолога на маленьком острове Лерос.

Потом я меняла дома и квартиры, отели. Москва, Таллин и Печоры стали тем константным пространственным треугольником, который позволял мне не чувствовать так сильно зияющую в груди пропасть, брешь разоренного дома.

Я боролась с тьмой, живущей во мне, с тьмой нашего рода, с тьмой старого печорского дома, который заменил мне отчасти раскуроченный Дом. Я расчистила пределы, и моим желаниям люди перестали быть помехой. Я забыла про людей, а они забыли про меня. И это было то, что нужно.

Еще, я всегда вожу с собой маленький ножик из черной стали и кожаное папино портмоне, отчасти сохранившее запах нашего старого дома… Ножичек я всегда использую в сакральных целях, счищаю им присохший ладан. На черной стали выгравирован семисвечник. Портмоне же вместе с несколькими старыми фотографиями мамы, папы и бабушки бесследно исчез в Петербурге.

Этот запах сохранил и старый дедушкин шкаф, который запирается на ключ и стоит у меня в коридоре в московской квартире. Ключ от шкафа хранится на связке с другими ключами от квартиры и с брелком Portugal, который мне когда-то подарил в Париже на набережной Сены молодой португалец. Сена штормила, буквально выходила из берегов, я бродила по Парижу с рюкзаком, прилетев туда из Израиля. И разговорилась с компанией пьющих виски маргиналов – португалец тогда спросил меня: «У вас вообще есть дом?» и подарил брелок от ключей. В Португалию я когда-то хотела переехать на ПМЖ, так как влюбилась в Лиссабон, меня привлекала его антикварность, неприкрытая обшарпанность, сумасшедшие краски, солнце, холмы и воздух свободы. Сейчас пожалуй что Лиссабон кажется мне чересчур шумным. А на вопрос: «Есть ли у вас вообще дом?» я многозначительно промолчала.

Часы надо бы уже почистить и поменять заводные колесики, что и было сделано. Часы теперь обрели новую жизнь, они бодро идут, не останавливаясь. И кожаную куртку я недавно привела в порядок, поменяла подкладку. Куртка сама потертая, брусничного цвета, а подкладка вишневая, блестящая, гладкая, словно шелк. На рукавах и на воротнике кожа совсем прохудилась, стала мягкой и приобрела уже серый, местами черный оттенок. Пуговицы на карманах отлетели, хотя они не так уж нужны, ведь есть молнии. Рукав один в районе локтя стерт и шероховат – это след падения с велосипеда или с мотобайка. Жесткая и негнущаяся часть кожи в области кармана – наверное, пролитый ягермейстер или вана Таллин. Сколько попоек, зависонов, поездок, побед, поражений, встреч, надежд, разочарований, влюбленностей, ненависти, обид видела эта куртка. Маленький ноутбук был забыт мной по пьяни в одном из кабаков ночной Москвы… Цепочкой из белого золота весом около 15 грамм я расплатилась с ментом, который подвозил меня домой на машине, а я, решив, что это таксист и не обратив внимания на лампасы на его брюках, предложила ему раскуриться. Выходим из машины, он закручивает мне руки, а я спокойно несколько минут спустя снимаю свою цепочку и отдаю ему.