Владимир Касютин - Фрумсум Фруниско

Ялот решается:

– Посмотрю.

– Постой, вдруг бомба?

Он махнул рукой, взял чемоданчик, отошёл от гостиницы, открыл – ноутбук. Забыли или выбросили, а может, тайный знак оставили, отправляясь на дело.

Ростов – рискованный город.

Школьниками мы пересказывали байки о трупах, брошенных бандитами в чёрную воду реки Темерник, головах, найдённых в бочках с квасом.

ЛевБерДон: километры баз, ресторанов, отелей – подходящее место для длительного загула. Из сауны мы с Владимиром-Владимировичем позвонили в бар за стеной, спросили холодного пива. Напоровшись на грубый отказ, отпарившись, зашли узнать причину отказа. Посмеялись, вдруг как чёрт из табакерки вылетел ражий детина, прятавшийся под стойкой. Еле отвязались от разгневанного ловеласа.

Его можно понять. Швед-Маттс, засмотревшись на ростовчанок, вдребезги разбил мой ноутбук. Извинился, спросил марку, взял расписку и через час возместил стоимость аппарата. Сказал, компания компенсирует как страховой случай на производстве.

В большом пустом ресторане на донском берегу спинами к нам прилепились два сомнительных хлопца. Взглянув с завистью на угощения, заказанные Толей-Доном: самогон, холодец, сало, раки, шашлык, – стали прислушиваться к беседе. Через час, не обнаружив в нас желания вступить в конфликт, намозолив уши, ретировались.

Ростов – музыкальный город.

Угольно-чёрный след от ремня прорезал бывшую белоснежную рубаху баяниста. И как он не порвал меха, веселя целую ночь компанию журналистов, выбравшуюся попеть на ЛБД?

В ростовском Дворце спорта я слушал советских рок-звёзд. Солист «Динамика» выступал в невероятном пиджаке: одна половина была кожаная, вторая – в клеточку, играл гитарой в хоккей: «Снова я рискую, но не сдамся ни за что, снова я рискую, я играю в Спортлото»*. Нехитрые строчки, а нам виделся за ними некий глубокий смысл, зашифрованный автором. Это был его лучший музыкальный период.

– Правда, что источником вдохновения для вас были Элвис Костелло и группа «Полис»? – нахально спросил я его несколькими годами позже.

После триумфального выступления главной металлической группы – «Ария» разгорячённые юнцы переворачивали милицейские автомобили.

«Машина времени» напоминала свадебный ансамбль. Клавишник и гитарист рассказывали друг другу что-то смешное, солист препирался с милиционерами, не пускающими на сцену поклонниц, один басист честно работал, но всё равно получалась какая-то застольная музыка. Может, слишком горячо принимал Дон?

Звукорежиссёр группы «Галактика» скромно сидел за пультом, выбегал на сцену для участия в шуточном поединке: рок против диско. Под свист и улюлюканье поклонников тяжеляка возвращался на место, кто знал, что он станет поп-звездой девяностых? Его будущий соратник, в ту пору виртуозный бас-гитарист группы «Рок-Ателье» выделывал такие коленца, что грохнулся о сцену, уронив шляпу.

Мы с трепетом внимали героям сцены.

– Ты заметил, что на пульте в основном крутят две ручки: вторую и девятую, – тревожно спросил наш звукооператор Вова.

В Ростове были и свои интересные музыканты. Группу «Там! Нет Ничего!», приехавшую на наш фестиваль, мы поселили в бывшем пионерском лагере, где ростовчане забавлялись, словно барчуки на крестьянском подворье. Ездили на свинье, ловили карасей, собирали гербарий.

В спутник Ростова Азов меня послали по разнарядке на курсы повышения квалификации в середине восьмидесятых. Формальная учёба запомнилась откровениями литераторши, познакомившей нас с антисталинским «Огоньком» и оживлёнными из небытия книгами, а также несколькими происшествиями.

Среди стажёров был хрестоматийный южанин. Первые дни он кутил в ресторане, словно разгулявшийся Киса, затем месяц перебивался с лука на хлеб.

Добирался я в Азов автобусом из Ростова. Пассажиры, терпеливо ожидавшие посадки в очереди, были бесцеремонно оттеснены тремя нахрапистыми мужичками. Пытаясь задержать нахалов, я ухватил ближайшего за штаны, они сползли, показав незатейливые трусы в горошек.

Проныра опешил, законные пассажиры потекли в автобус. В салоне мы оказались рядом, я приготовился к драке, но конфликт сам собой был исчерпан, выяснилось – банда едет в Азов на суд в качестве обвиняемых.

Слияние рек Дон и Азовка – раздолье для комаров. Азовчане гуляли по парку, обмахиваясь свежесломанными большими ветками, а мы шли казачьим путём корабликом азовского коммунхоза к Таганрогскому заливу по Дону. Стол на палубе едва держался на ножках: уха из судака и запечённый карп, зразы из сома и голубцы в виноградных листьях, синенькие и раки, утка с яблоками и пирожки с ливером, мясные крученики и вареники с картошкой. Всё было домашнее, наваристое, жирное. С тенистых берегов за нами следили цапли и аисты, в воде пылал закат, а мы всё ели и пили.

Ранним утром освежались в Азовке. Вода холодная, чтобы не простудиться, переодевались тут же. Смелый товарищ, не прикрывшись полотенцем, снял мокрые плавки. Отныне пловца у реки каждое утро караулила романтичная азовчанка. Он всё же простудился и лечился подаренным мёдом. При досмотре в аэропорту банку отобрали, и бедняга долго стоял в смятении. Внезапно глаза его сверкнули, он прыгнул, как тигр, схватил мёд и был таков. Люди в форме оторопело смотрели вслед, размышляя, нет ли у беглеца чего-то более ценного?

Редактор азовской газеты предложила встречу с местным поэтом. Мы отнеслись к идее скептически, в каждом местечке есть чудак, и не один, мнящий себя вторым Пушкиным или третьим Есениным, и вдруг услышали: «Я врастал в этот город, как личинка в янтарь…»*.

Автор бросил литературный институт, работал на заводе, передал на концерте несколько стихов популярному исполнителю. Тот написал музыку, вышло несколько хитов, самым известным стала «Попутчица».

Послушав поэта, засобирались домой. Выпили кефира на завтрак. Субботним утром в гостинице никого. Идём по пустынному коридору, а в спину резкий, как выстрел, клич горничной:

– Стаканы кто мыть будет?!

На Кубань наша семья переехала в середине семидесятых. Станичники к чужакам относились насторожённо, в ходу было деление на казаков и пришлых. Потомки первопоселенцев гордо называли свои фамилии, непривычно звучащие для москалей: Пыдык, Бардак, Сердюк. Колхозники – памятливый народ, показывали, где находились земли, принадлежавшие их предкам до революции. Двадцатый век был немилосерден к Кубани. Староминская, пережив две войны и голод, за сто лет почти не прибавила жителей.

В станице начинал карьеру следователя автор «Марша Турецкого», в прокуратуре мне показывали документы, написанные его рукой. Здесь родился актёр, сыгравший Ломоносова, жил поэт Иван Варавва. Когда он заглянул в редакцию местной газеты, журналисты его встретили радушно, накрыли стол, но быстро испарились, оставив на моё попечение. Мы отправились, куда глядели глаза поэта, спутник был говорлив.