Ирина Подойницына - Путешествие от себя – к себе, в радиусе от центра Вселенной

Потом мы вернулись к Вере и стали погружаться в прошлое. Нам нравились разговоры о нашей семье. Мама Веры, Ольга Сергеевна Подойницына-Пинюгина была дочерью моего двоюродного дедушки Сергея Венедиктовича Подойницына. Тетя Оля всю жизнь писала письма моему папе. Письма были славными, теплыми, но со множеством орфографических ошибок. Тетя Оля называла папу «братиком», «братишкой», хотя тогда, в период расцвета их эпистолярного творчества им обоим было под восемьдесят лет. Я знала также и о том, что тетя Оля, по рождению Подойницына оправдала звучание нашей фамилии – она стала знаменитой дояркой и одним из «инструментов» ее честного и тяжелого труда стал «подойник» – для тех, кто не знает, это специальное алюминиевое ведро, используемое при дойке коров.

Я говорю Вере, что очень хорошо помню письма ее мамы, и про ошибки в них я зачем-то вспоминаю за чашкой чая. Вера чуть-чуть обижается. Начинает пояснять, что ее маме не пришлось учиться, ведь она была «дочерью врага народа». Ольга Сергеевна закончила всего 4 класса Болотовской начальной школы и пошла работать – сначала была телятницей, а потом стала дояркой. Сначала никаких надоев у нее не было, кормов не хватало, коровы падали от голода. Сельское хозяйство в Болотово стало подниматься только в 70-е годы ХХ века, тогда и надои появились. Ольга Сергеевна семью создала, троих детей родила, к ней пришла слава. Но даже в лучшие свои годы знаменитая доярка не забывала о трагической судьбе отца. Я и сама давно знала эту горькую семейную тайну. Вокруг нее было много недомолвок, недосказанностей, слез и даже страшных ссор.

Помню, как мой отец, в кабинете которого всегда висел портрет Сталина (он и сейчас там висит), горячо спорил со своим отцом и с моим родным дедом Иваном Венедиктовичем Подойницыным об отце народов. Мой папа утверждал со страстностью и убежденностью в голосе, что Сталин сплотил народ страны, выиграл Великую Отечественную войну, сделал СССР мощной державой.

– Да он убил, расстрелял моего родного брата Сергея! Ни за что! Для меня один этот факт перечеркивает все его заслуги! – кричал мой дед, невысокого роста симпатичный усатый мужичок. Крепкий русский человек – необычного ума, гораздо выше среднего, неиссякаемого трудолюбия и удивительной, какой-то болезненной честности. Когда я повзрослела, я поняла, почему для деда, который кормил семерых человек (шестерых детей и супругу) и делал это весьма успешно, такое качество как честность, помноженная на трудолюбие (или, наоборот) были кредом жизни. Он хотел доказать невидимому, недоступному отцу народов, а позже и его призраку, что мы, Подойницыны – настоящие люди, нас трудно сломить и уничтожить! Дед всю жизнь проработал главным бухгалтером разных фирм.

– Я знаю, что дядя Сережа был не виноват, что его оговорили. Мне его тоже очень жаль. Но ему просто не повезло! Это несчастное стечение обстоятельств! – с горячностью утверждал мой отец. Да нет, он тоже кричал. Он был непримирим в споре.

Однажды они чуть было не подрались прямо у нас на глазах– два русских Ивана, отец и сын, и все только из-за одной фразы моего отца, который сказал, что «Сергею Венедиктовичу просто не повезло. Но Сталин не трогал по-настоящему честных людей…» И моего деда это просто взбесило, несмотря на то, что он и сам относился к категории предельно честных советских начальников. Дед решил, что это фраза небрежна по отношению к памяти Сергея Венедиктовича и пришел к выводу поддать за это своему великовозрастному сыну.

Здесь, в Чите, в августе 2018 г. я жаждала разобраться в этой истории до конца и для себя самой расставить приоритеты. Вера заявила в первый же вечер, что мы должны отправиться к Мемориалу жертвам политических репрессий, что находится рядом с селом Смоленка. И мы отправились туда на такси. Это было 30-35 минут езды от города.

Кругом стоял влажный, высокий лес, живописные места. У входа в лес мы прочли табличку, на которой значилось, что именно в этих местах, летом 1991 года были найдены захоронения жертвам политических репрессий, безвинно убиенным в 30-е годы ХХ века. «Соотечественники! Эта страница истории не должна повториться!» – такой прочувствованный болью миллионов израненных сердец призыв был выведен на табличке.

Мы долго шли по хорошо протоптанной тропинке в лесу. Видно было, что место это весьма посещаемое. И, наконец, добрались до памятника в чаще леса. Он был достаточно скромный – на небольшой площадке, выложенной обычной серой брусчаткой, было возведено что-то типа темного гранитного креста, в «изголовье» которого стояли три белые абстрактные подковы. Вот собственно и все. Площадка была огорожена оградкой с цепью – и маленькие памятные таблички висели на цепях, столбиках и на деревьях. Мы нашли нужную нам табличку, на ней значилось: «Сергей Венедиктович Подойницын. 1911– 8 марта 1938 года. Расстрелян». Вера сказала, что эту памятную табличку установил мой отец. «Он очень плакал, стоя у этого памятного места», – добавила она. Надо отметить, что и у нас ком застрял в горле, слезы непроизвольно возникли на глазах. Стало пронзительно жаль молодой загубленной жизни, оборвавшейся в 27 лет и двух дочек, оставшихся без отца.

Там же, на мемориале Вера достала и показала нам скромную бумажку, она была сложена у нее вчетверо, лежала в кармане и помялась. А на самом деле это была не «бумажка», а судьбоносный документ – Справка о признании пострадавшим от политических репрессий, подписанная Первым заместителем прокурора Читинской области С.Г. Третьяковым. В Справке значилось, что Подойницын Сергей Венедиктович, действительно, был репрессирован «по постановлению тройки НКВД Читинской области и …. подвергнут расстрелу». 25 сентября 1989 года Сергей Венедиктович Подойницын был реабилитирован прокуратурой Читинской области. Справка была выписана на имя Ольги Сергеевны Пинюгиной, дочери – она смогла дожить до этого счастливого момента.

Далее мы отправились в Смоленскую слободу, в дом с подсолнухами, к Вере Николаевне Шеломенцевой, нашей родне, правда, не по крови, но родне. Наша провожатая сообщила, что Вера Николаевна (ее тетка по матери) многое помнит из детства и все расскажет нам про деда Сергея.

Мы с удовольствием осмотрели огород у дома Шеломенцевых– подсолнухи, кусты с ягодой иргой, которую я в глаза никогда не видели. А потом стали пить чай и разглядывать фотографии нашей семьи – с этих фото на нас смотрело голодное деревенское детство наших бабушек и дедушек, пап и мам, а потом – радовалась их «крепдешиновая» молодость, и их зрелая советская трудовая жизнь громко заявляла о своих победах… Это была не только история нашей семьи – это была история нашей страны, СССР. Вера Николаевна Шеломенцева, также как и ее родная сестра по матери, наша тетя Оля была выдающейся дояркой. Оказывается, чтоб получить сертификат «мастера высоких надоев», надо было надоить за год 3 тысячи литров молока. Вера Николаевна, хотя и была полноватой, но двигалась по дому очень шустро, лицо у нее было улыбчивым, приветливым, говорила она интересные вещи. Я поймала себя на мысли, что, наверное, совсем неправильно относилась к дояркам, да и времена сейчас изменились – Вера Николаевна была умной и разговорчивой женщиной.