Александр Харитановский - Человек с Железным оленем

Пройдя «щеки», Глеб будто попал в другой край: солнце погасло, ни вольготных рощ, ни дневного зноя. Река посерела, а сверху туман. Сыро, холодно, неприветливо. Кончилась укрытая горами долина – камчатский Крым».

В самом устье – поселок Усть-Камчатск. На полуострове много селений, название которых начинается с «усть»: Усть-Большерецк, Усть-Тигилъ, Усть-Пенжино и прочие «устья» – это традиция. Первые русские поселенцы устраивались на морском берегу у выходов рек, не забираясь в глубь незнакомой страны. Усть-Камчатск – один из центров освоения полуострова и даже Алеутских островов.

На рейде стояла трехмачтовая шхуна. На берегу, на песчаной косе, узкий язык которой протянулся на два десятка километров, дымил консервный завод. Между рейдом и берегом бары – наносные мели. Образующиеся на них завихрения волн страшны даже при небольшом ветре. Выворачивают со дна камни! На барах для неосторожного или неумелого пловца каждый вал может стать роковым – «девятым». Река здесь шире километра.

На рыбацком кунгасе Глеб добрался до шхуны. На ней виднелось название «Чукотка». Капитан, лет тридцати, высокого роста, белокурый, сообщил, что шхуна идет в Петропавловск-Камчатский. Как закончится разгрузка, так и отправится.

Через несколько минут Глеб вместе с командой уже передавал из трюма на кунгас мешки с сахаром и мукой, табак и чай, рыболовные снасти… «Чукотка» пришла из Владивостока с товарами для Акционерного камчатского общества – АКО, организованного в прошлом году. Эта государственная организация, работавшая на паях, поставила задачу комплексного освоения природных ресурсов полуострова – рыбы, горных богатств, леса. Имела даже специальный сектор научных исследований.

Вечером капитан пригласил Глеба в свою каюту.

– Эдак вы не скоро доберетесь до мыса Дежнева, – заметил он, выслушав планы путешественника. – Поступайте на шхуну. Мы будем ходить до самой Колымы, снабжать фактории. Начнем зажимать Свенсона.

– Свенсона? – вспомнил Глеб надпись на металлическом складе в Петропавловске.

– Да, американского купца, – подтвердил капитан. – Он еще до революции вел крупные торговые дела на Севере. А в 1926 году наш Внешторг заключил с ним договор на поставку товаров на Чукотский полуостров… Умный делец. Числится среди своих «демократом», то есть не бьет по зубам команду, превосходно управляет шхуной и, когда необходимо, не гнушается заменить повара на камбузе. Торговать, конечно, умеет…

Через двое суток «Чукотка» с развернутыми парусами вошла в Авачинскую бухту. На ней вернулся в Петропавловск-Камчатский и Глеб.

Месяц спустя он уже стоял со своим ярко-красным велосипедом на палубе японского парохода «Шанси-Мару», направлявшегося во Владивосток. Легкий спортивный костюм плотно облегал стройную мускулистую фигуру. На рукаве зеленая дорожная повязка…

Не было ни митинга, ни торжественных проводов.

– Рассматриваем твой поход, товарищ Травин, как первый камчатский велопробег! – это, пожалуй, единственная фраза «высокого штиля», которую услыхал Глеб. Сказана она была от имени петропавловской молодежи.

Слова официально суховаты, но от них потеплело на душе: одно дело штурмовать пространства только для личной славы, и совсем иным смыслом наполняется твой каждый шаг, когда действуешь от имени коллектива.

Один за другим пожимали руку учитель Новограбленов и старые друзья – восковцы.

– Будем ждать!

Раздались сиплые гудки, и «Шанси-Мару» развернулся на выход в океан.

Только через две недели Глеб увидел сушу. На сопки взбегал город, казавшийся многократно увеличенным Петропавловском: горбящиеся по косогорам улицы, по берегу причалы, цинковые склады… Но, выехав на шумную большую улицу, протянувшуюся вдоль бухты Золотой Рог, Глеб почувствовал и главное различие. Дело не только в масштабности, в темпе жизни. Петропавловск весь из небольших деревянных домов, не увидишь ни одного кирпича, а тут этажи и камень. Дома сложены из гранита, оттого связывающие швы пересекают стены вкривь и вкось. Велосипед катился уже не по уличной пыли, а по гладкому булыжнику.

Нет, сходство Петропавловска и Владивостока лишь в природной первозданности – в сопках, в обрывистых берегах, в море…

23 октября 1928 года, зарегистрировавшись в Приморском крайкоме комсомола, Глеб Травин выехал на Хабаровское шоссе. Позади окрестности Владивостока с пенистыми гребнями волн за береговой чертой. Обступила зелень – причудливое смешение растительности: березку обняли назойливые южане лианы. Вынырнув где-то из-под плакучей кроны, они лихо перебросились на яблоню китайку. По соседству с костром переспевшей рябины чернели гроздья винограда, дерево бархат с нежной легкой корой и корявый дуб, северная жимолость и легендарный лимонник: пососи его крошечные плоды – и усталость прочь…

Удивительная тайга! В лощинах зеленеет хвощ – зимняя пища кабанов, следы их то и дело пересекают пыльную дорогу; где-то далеко в падях слышно, как ревут изюбры, бессчетно вспархивают из-под колес фазаны.

Солнце пекло по-летнему. Очень тихо, ничто не шелохнется.

Глеб, усевшись возле ручья под низкой корявой березкой, скинул майку и с наслаждением стал окатывать грудь, шею пригоршнями холодной воды. Внимание привлекла бегающая тень. Глеб поднял голову… и как пружина отскочил в сторону, схватив на ходу ружье…

Среди листвы березки шевелился странный толстый сук.

«Удав?!» – мелькнуло в голове.

Пресмыкающееся обвилось вокруг ствола, его кольца почти не выделялись на коре. Вытянувшись на метр, страшилище раскачивалось, словно готовилось к прыжку.

Раздался выстрел. К ногам стрелка свалилась первая «дичь». Нет, то был не удав, а громадный полоз, тоже одна из причуд дальневосточной тайги. Полоз безобиден. Но откуда это знать Глебу, впервые увидевшему двухметровую змею.

Чем севернее, тем мягче рельеф. Сопки переходят в увалы, холмы. А у города Спасска уже степь с озерами и болотцами.

Похолодало. Пролетели на юг птицы. Вскоре начались дожди. Речушки вспухли, загремели, разлились. От шоссе осталась лишь телеграфная линия. Вода от сопок и до сопок.

В такую погоду в начале ноября путешественник въехал в Хабаровск. Точнее, вошел: отказали скаты. Конструкция их, вероятно, не рассчитывалась на раскисшую дорогу. Покрышка и камера представляли единое целое и крепились на ободе вентилем. Проколы чинились просто – обертывались изоляционной лентой. Но, намокнув, шины начали пробуксовывать на ободах, и вентиль вырывался «с мясом». Глеб приобрел в Хабаровске новые – « шины обычной конструкции со съемной камерой.