Александр Харитановский - Человек с Железным оленем

Что ни пес, то свой нрав, способности. Белоногий Миллер хорошо ищет направление, Сорока молчалива, как олень, Кутуй незлобливая. Особенно выделяется своим коварством белая Веста – так и норовит украсть пищу у зазевавшегося растяпы. Но вожак всегда настороже. Он и спит вполглаза. При нем не забалуешь.

Подул ветерок…

Собаки встрепенулись, заскулили и, как одна, обратились мордами на ветер.

Глеб поднял голову. Туман быстро рассеивался. И – радость! Прямо на юге возвышался мыс, круглый и широкий, похожий на каравай. По его бокам разбегались седые усы облачков.

По склону «каравая» медленно движется песец.

«Мираж!» – подумал Глеб.

Но громыхнула нарта – и упряжка понеслась к земле: четвероногие обладают меньшей долей скептицизма.

Собаки остановились у самого подножия скалы, на которой устроился зверь.

«Да это же белая медведица, – разглядел Глеб узкую морду и длинную шею зверя. – А рядом два белых колобка – медвежата».

Собаки рвались, надсаживаясь от лая, но подняться на крутой склон не могли: мешала нарта. И вдруг медведица сама скатилась к ним кубарем. Глеб выхватил из чехла винчестер и в упор выстрелил. Раздался рев, и он увидел перед собой окровавленную пасть. И в то же мгновение между человеком и зверем оказались собаки.

Глеб дернул затвор. Не перезаряжается.

«А черт! Поперечный разрыв гильзы…» Винчестер-то старый, расстрелянный.

Псы рвут. А медведица стоит и отмахивается передними лапами. Задела Весту и Кутуя – легли, заскулили. Но остальные накинулись еще злее. Великанша, вероятно, почувствовала от раны упадок сил и бросилась на скалу к медвежатам. Она схватила одного и перекинула на верхнюю террасу, затем другого.

«Вот так бы и меня могла переправить… на тот свет», – подумал Глеб. Он зло стукнул прикладом винчестера о лед, И надо же, гильза вылетела. Быстро перезарядив ружье, выстрелил.

Медведица замерла и грохнулась камнем вниз, на лед.

Глеб отстегнул Камичмана, старого, вислоухого пса, и послал его к туше. Тот попрыгал возле нее, осмелился и дернул за лапу. Не шевелится. Тогда подошел и Глеб. А Камичман уже к медвежатам. Одного сразу придавил. Глеб тоже забрался на террасу и принялся ловить второго. Со шкурой прпшлось повозиться: медведица матерая – от задних ног до морды шесть шагов…

Накормил досыта собак, наелся сам и нагрузил свежим мясом нарту. Медвежонка спрятал от своры в чум, а сам улегся на шкуре.

Назавтра собаки, пьяные от сытости, просыпались, как избалованные дети: долго потягивались, зевали. – Ватта! – послышался приказ.

Упряжка рванула по берегу вдоль «каравая».

Ночей уже не было. Солнце хоть и пряталось за горизонт, но заря не гасла. На светлом беззвездном небе менялись только оттенки – от розового до синего и голубого. Снег к полудню становился рыхлым и влажным. На кромке берега, на солнцепеках, вылезли и чернели камни.

Половодье света! Наст пылал, будто раскаленный добела металл. Глеб страшился ослепнуть и начесывал на глаза прядь волос. Так легче.

Берег голый и ровный. Рек мало. Чуть морозец, велосипед катился, как по шоссе. На лед уже спускаться ни к чему. Собаки поправились, повеселели. Они явно ревноновали хозяина к медвежонку. Вначале Глеб вез его с собой как страховой запас свежего мяса, но привык к нему. Звереныш чуть побольше рукавицы. Спал он в чуме, а на день перебирался за пазуху к человеку.

Показались первые гуси. На проталинках суетились куропатки. Подлетали разведчики уток, гагар… И пошли, пошли тучами. Когда Глеб подъехал к острову Айон, запирающему вход в Чаунскую губу, то береговые скалы были пестры от птичьих базаров.

Восточнее вскинулся двугорбый Шелагский мыс.

Шелагский мыс на крайнем западе Чукотки. Возле круто спускающегося в море хребта Глеб заметил несколько приземистых жилищ, покрытых шкурами. Навстречу ему вышли люди, одетые почти как ненцы: расшитые торбаса, штаны из кожи, сверху кухлянка – свободная меховая шуба, надеваемая через голову. На поясе амулеты.

– Какомей! Таньга, таньга. Белолицый! – оживленно переговаривались они.

Подошел еще один, русский.

Травин Глеб Леонтьевич, путешественник? – раздумчиво протянул он. – Извините, не слыхал. Я учитель, Форштейн Александр Семенович. Молодые люди пожали друг другу руки.

– Что ж, пойдемте в ярангу к моим хозяевам. Прошу, – учитель откинул меховую полость, заменявшую дверь.

Глеб огляделся. Жилище сделано из моржовых шкур. Над очагом висит чайник. Темно, дымно и прохладно. В глубине еще одна меховая «дверь». За ней оказалось небольшое помещение, закрытое со всех сторон оленьими шкурами. Лоснящаяся моржовая кожа наподобие линолеума покрывала пол. По углам горели жирники. Тепло, чисто и светло.

– Это, так сказать, гостиная, а ночью – спальня, тут я с ребятами занимаюсь, – объяснил учитель. – Если учесть, что строительные материалы северная природа отпускает скудно, то яранга по своей конструкции до вольно практичное жилище.

Занавеска то и дело отбрасывалась, пропуская внутрь чукчей – жителей стойбища. Когда в полог уже нельзя было протиснуться, наиболее предприимчивые гости, оставаясь снаружи, в холодной части яранги, просовывали под меховую висячую «стену» только головы, стремясь не пропустить рассказ необычного гостя.

Беседа затянулась. Хозяин подправлял скрученные из мха фитили жирников, а соседи все не расходились…

– Спать придется по пословице: «В тесноте, да не в обиде», – сказал учитель. – Но ребят тут учить неудобно. Обещали в нынешнюю навигацию привезти сруб для школы.

– Не беспокойтесь, я лягу в холодной яранге, не замерзну, – отговаривался Глеб.

– Смотрите, как удобнее. Могу предложить спальный мешок-кукуль, – сказал учитель и вдруг спросил: – Вы, Глеб Леонтьевич, не очень устали?

Глеб устал. Глаза слипались, но в голосе чернявого застенчивого педагога было что-то такое, не позволявшее ответить утвердительно.

– Да, как сказать… Не очень.

– Правда? Видите ли, мне хочется спросить. Как это вы все один, без спутников?

– Почему же один. Вот познакомился с вами, например. Так и в других местах. Потом, какие спутники?! Вы слыхали об Анисиме Панкратове, тоже велосипедисте?.. Из Харбина с ним в кругосветное путешествие отправились два товарища. Эти двое доехали до Читы, а дальше не захотели. Не были подготовлены, убоялись природы. А есть и другие препятствия, похуже. Того же Панкратова в Турции избили полицейские, где-то в другом месте открыли по нему пальбу, даже в так называемой просвещенной Швейцарии, когда он объявил, что перейдет с велосипедом через Сен-Готардский перевал в Альпах, объявили сумасшедшим… Мне тоже приходилось попадать в переделки, когда кто-то бы мог отсоветовать дальше идти, другой струсил, третий попросил особых условий… Нет, в разведку большими отрядами не годится.