Александр Харитановский - Человек с Железным оленем

Но однажды у крутого мыса Глеб увидел европейца, одетого в кожаную куртку. Бросилось в глаза, что у него нет кистей обеих рук. Человек был явно озадачен приездом велосипедиста, Глеб же смотрел на его култышки. Как жить на Севере такому?

Безрукий на ломаном русском языке предложил зайти в помещение. Это уже не чукотская яранга без окон, с дырой вместо дымохода и шкурой взамен двери. Тут имелась дверь и железная печка и даже дощатая перегородка, делившая помещение на две комнаты.

– Моя фамилия Воол, Беннет Воол, – сказал хозяин. – Я здесь живу с семьей.

Воол был сдержан и насторожен. На вопросы отвечал не очень охотно, отрывисто.

– Да, да, я иностранец, норвежец. Американский норвежец. Давно ли здесь? Давно, с 1902 года. Слышали о таком Северо-Восточном обществе? Вот оно и направило сорок проспекторов-золотоискателей с Юкона на Чукотку. Нашли, правда, только серебро и графит. Кое-кто и осел тут. Одни охотились, другие торговали. Я тоже остался, поселился у мыса Сердце-Камень. Вот здесь. Женился на чукчанке… Как живем? Ничего живем. Хотите, граммофон заведу? Как его… Шаляпин.

Дети Воола – девушка-подросток и двое парнишек – крутились возле велосипеда. Глеб познакомился с ними. Девочку звали Софья, а братьев – Буллит и Бен.

Ребятишки крепкие, рослые, в особенности младший – Бен.

Подошел и Воол. Уселся на отшлифованный китовый позвонок, заменявший стул, и принялся разглядывать машину.

– Такую же видел в Клондайке, – заметил он. – Лет тридцать пять назад.

– Да? – односложно заметил Глеб.

– Да. Какой-то чудак привез из Штатов. Тогда и Джек Лондон там был.

Глеб поднялся и с изумлением воззрился на старого норвежца, который выговаривал слова, чуть разжимая губы под рыжими длинными усами.

– Вы видели Джека Лондона?

– Я знаком с ним, – возразил старик. – Вскоре Джек вернулся в Штаты, а я уехал на Чукотку. Тридцать лет на Чукотке. Видите, обжился. Ярангу эту сам строил. Посмотрите.

Старик провел гостя во вторую комнату. В ней было много уютнее. В потолке окна. Два спальных полога с очень чистыми, хорошо выделанными шкурами. На полу пятнистые нерпичьи коврики. Столик, полки с посудой.

Из местного тут только жирники по углам, поддерживавшие ровную температуру.

Глеб снял куртку и остался в свитере. Этот свитер заинтересовал хозяина.

– Американский? – спросил он.

Глеб рассказал, что нашел его на берегу.

– А, это с «Елизиф»,– подтвердил Воол, и лицо его опять помрачнело. Помолчав, он заметил: – Свенсон, бросив «Елизиф», конечно, не разорился, нет.

– Как вы сказали, Свенсон? – спросил Глеб и вспомнил рассказ капитана на шхуне «Чукотка» о ловком американском дельце.

– Свенсон, – подтвердил старик и снова: – Его скоро не разоришь. Утонула «Елизиф», пришли «Кориза», «Оливия», «Мазатлэнд», «Нанук»…

«Нанук» в прошлую навигацию, нет в позапрошлую, зимовала у мыса Северного – затерло льдами, – продолжал Воол. – Ее трюмы были набиты мехами. Свенсон не хотел ждать конца зимовки: как же, в Штатах проходили меховые аукционы. Цены стояли хорошие. И он нанял вывозить пушнину летчика Бэна Эйелсона. Не слыхали?.. В двадцать восьмом году он первым перелетел с Аляски на Шпицберген…

– Нет, не знаю, – снова сказал Глеб.

– Да, Эйелсон, американский норвежец, – сказал Воол. – В это время сюда еще прилетели советские летчики. Э-э, командор Слепнев. Они вывозили пассажиров с парохода «Ставрополь», который тоже был зажат неподалеку от «Нанук».

– Значит, русские спасали людей, а американцы – шкуры, – заметил Глеб.

– Да, так, – старик хмыкнул в усы и резко добавил: – Карл Бэн Эйелсон погиб. Его самолет попал в пургу и разбился неподалеку отсюда, в лагуне Амгуемы. Слепнев нашел его и отвез на Аляску, в Фэрбенкс. Я сам видел, как летела его машина в сторону пролива Беринга. На ней развевался траурный флаг! Это правильная честь: Эйелсон был замечательным летчиком… Рассказывали, что отец Эйелсона встретил командора Слепнева прямо на аэродроме…

Глеб с горечью слушал о новой полярной трагедии. И ради чего погиб отважный исследователь, чтобы миллионер Свенсон положил в карман еще сотню тысяч долларов?!

Воол будто подслушал мысли Травина.

– Нет, Олаф не любит убытки, он всегда умел зарабатывать доллары. Любой ценой.

Чувствовалось, у старика наболело.

– Олаф Свенсон тоже скандинав, швед. Мы вместе начинали. Он поехал на разведку золота в Анадырь, а я – на северный берег. В 1905 году меня Северо-Восточное общество оставило зимовать как доверенного, устроило на Сердце-Камень факторию. С тех пор тут безвыездно. А Свенсон, о-о! Богатый судовладелец в Сеатле.

Воол помолчал.

– Заходил в мою ярангу прошлым летом. Вместе с дочерью Мэри. Красивая, – рассказчик посмотрел на окна в потолке и добавил: – Мне очень не везло. Была своя небольшая шхуна – разбилась. А тут еще вот – он поднял култышки.

– Что случилось? – поинтересовался Глеб.

– Гренландского кита к берегу поднесло. Мертвого. Я хотел поближе подтянуть по разводьям. Решил взорвать перемычки во льду. Сходил домой, взял динамит. Еще с Юкона привык с ним обращаться. А тут что-то не рассчитал, и патрон взорвался в руках…

– Спасибо шурину. Он меня на своих собаках за два дня до мыса Дежнева довез. Там фельдшер был. Раны почистили, зашили. Так и стал безруким в шестьдесят-то лет. Сейчас старший сын помогает. Он рядом живет своей ярангой.

Судя по угощению, которое выставила хозяйка, пожилая, но очень миловидная чукчанка, одетая в цветную камлейку, сын кормил старика отменно. На столе были и масло, и какао, и сгущенное молоко.

– Это все с «Елизиф» привезли, – опять разгадал старик мысли гостя.

После ужина Воол закурил душистый табак, который хранился в железной коробке с надписью по-английски «Принц Альберт». В те годы именем этого столь «популярного» принца рекламировали и костюмы, и рубашки, и даже галстуки…

Гостеприимство норвежца хотя и казалось несколько наигранным, но Глеб его рассказы слушал с удовольствием. Старик, нацепив на култышку кожаную рукавичку с крючком, довольно ловко разложил карту. В молодости он бывал всюду – от Калифорнии до Якутии… Плавал на китобойных судах, ездил на собаках, ходил пешком. Воол знал Амундсена, Свердрупа и других известных путешественников. Они даже оставили у него в особой книге свои записи – впечатления от встречи.

– О, Амундсен чудак, – ухмыльнулся в усы Воол. – Забрал у нашего чукчи Какотта дочку и увез в Норвегию учиться. Это было, – протянул старик, – да, в 1922 году. Он там спал, в левом пологе, на матраце. А я Софью сам научил и читать, и писать. По-английски.

Глеб хорошо отдохнул у норвежца. Ночь провел на «амундсеновском» матраце.