Александр Харитановский - Человек с Железным оленем

– Ну и никогда не страшно вам?

– Если говорить правду, то на юге страшней, – вспомнил Глеб пустыни, змей, ядовитых фаланг. – Я одно понял: страх там, где отсутствуют знания, хороший расчет. Страх – это нечто от истерики. Если бы я за свой северный путь ударялся в переживания по поводу всякой пурги или трещины, меня бы не хватило дойти сюда.

– Значит, можно привыкнуть к Северу? – спросил Форштейн. – А мне порой кажется, что все это сон. Проснусь – и нет ни воя ветра, ни льдов, ни запаха рыбьего жира…

– И вы в Ленинграде в аккуратной постели. А мама над вами склонилась.

– Зачем так? Я поехал добровольно, в числе первых.

Видя, что Травин молчит, учитель продолжал:

– И вообще не тянулся к большим городам, хоть и закончил Ленинградский университет. Учительствовал в поселке Им. А потом сюда. Добивался, чтобы послали. Чукотский язык выучил… Сейчас не могу. Тоскливо как-то.

– Послушайте, дружище, – сказал Травин, чувствуя жалость к растерявшемуся парню. – Вы же не один. Вокруг люди. И какие! Правдивые, благожелательные, всегда готовые поделиться последним. Нам тоже следует кое-чему у них поучиться. – Все понимаю, но тоска, одиночество. Посоветуйте…

– И что парень разнылся? – обозлился Травин и тут же осекся. Подумал: и самому не раз приходилось не сладко. И что же помогало?

– Советы давать не берусь, – сказал он, будто продолжая думать вслух. – Но главное, мне кажется, – ясное понимание цели. Остальное приложится. А одиночество – ерунда. Сколько вам лет?

– Двадцать шесть.

– Поезжайте в отпуск и везите сюда невесту. – Травин рассмеялся, вспомнив, как его сватали в Талды-Кургане.

В стойбище на мысе Шелагском, которое называлось Унытеньмын, Глеб узнал, что южнее по берегу Чаунской губы, у мыса Певек, открылась фактория. Он подумал, что сможет там пополнить запас патронов.

Стремясь сократить путь, велосипедист забрался в низину. Снег как манная каша. Брел по пояс. Себя не жалко – поделом, ему говорили, что надо брать выше; больно за собак, которые тонули в снежной хляби.

К вечеру показались холмы. Обойдя крайний к бухте, Глеб увидел деревянный дом.

– Есть живые?

– Есть, есть!

Открылась дверь, и на пороге выросла фигура полного мужчины, оказавшегося заведующим факторией.

– Я когда-то жил в Петропавловске-Камчатском, – обрадовался он, узнав, что Глеб с Камчатки. – Случайно не слыхали, там не вспоминают Семенова, скрипача?

После ужина и разговоров о некоторых общих знакомых заведующий приступил к служебным обязанностям.

– Послушайте, сдайте-ка мне медвежью шкуру, – говорил он, вороша чудесную белую шерсть с перламутровым блеском. – За нее экипируетесь. А то одеты вы, прямо скажу, неважно, – Семенов критически посмотрел на травинские штаны из оленьей замши и вытертую малицу.

Велосипедист, нервы которого закалили не только ежедневные обтирания снегом, но и подобные скептические разглядывания, отказался от костюма. Внимательно оглядев полки, где лежали «штуки» мануфактуры, сахар, чай, кули с мукой, табак, оружие и другие товары, он попросил тысячу патронов к винчестеру и допотопную подзорную трубу, копию той, которой владел известный Паганель. Колена ее выдвигались более чем на метр, диаметр объектива составлял три дюйма. Как она попала на факторию, заведующий не помнил. «Скорее всего, принесли чукчи», – заметил он. Вероятно, это была находка, возможно, след какой-нибудь полярной трагедии. И еще одну вещь узрел Глеб на фактории – крупномасштабную карту Чукотского полуострова. На ней были проставлены не только селения, но даже отдельные яранги.

– Возьмите, если нужна, – понял Семенов желание путешественника.

Глеб поблагодарил и тут же снял карту со стены.

– А на острове Врангеля живут? – спросил он, всматриваясь в кружок на юго-восточной стороне острова.

– Да, там зимовка. Сейчас начальствует Минеев. Он в двадцать девятом сменил первого начальника Ушакова, – заведующий тоже посмотрел на кружок. – Чукчи рассказывали, что туда уже два года ни одно судно не может пробиться. Тяжелые льды.

Глеб зачарованно глядел на клочок земли, названный именем его псковского земляка адмирала Врангеля. Прикинул расстояние от южной оконечности до материка. Что-то около полутораста километров.

– Загляделись?

– Да вот думаю, если попробовать добраться.

– Вы всерьез?

Путешественник пожал плечами.

Стали ужинать. Глеб усадил на колени медвежонка, который ходил все время за ним, как собака. Оказавшись на руках, медвежонок расшалился и опрокинул чашку с кашей. В наказание его выкинули в кладовую.

Ночью Глеб слыхал, как скулил звереныш, но не вышел, выдерживая характер: тот стал совсем избалованным.

…Утром заглянули в кладовую и увидели, что малыш спит, свернувшись в клубочек, на материнской шкуре.

– Миша, Миша, – позвал Глеб.

Медвежонок не поднимался.

– Эх ты, бузотер, – простил ему шалости Глеб и нагнулся погладить. А тот тверд, как камень, – мертв!

И как-то очень тяжело было отрывать медвежонка от шкуры матери. Перед глазами мелькнуло, как она перекидывала детенышей с террасы на террасу, спасая их и забыв о своей ране.

«Наверное, мать почуял. Сдох с горя», – подумал Глеб и, рассердившись на себя, начал торопливо собираться.

– Значит, на остров Врангеля? – спросил Семенов, чтобы спросить что-то.

Да, попытаюсь, – в таком же духе ответил велосипедист.

Давайте тогда с мыса Биллингса, оттуда, говорят, иногда остров виден.

Батта! Вперед!

Глеб привык к этому якутскому выражению, подстегивая им не только собак, но и себя.

По берегу Чукотки от становища к становищу идет нартовая колея. На эту тропу и выбрался Глеб.

Берег скован льдом. Обрывы, кекуры… Иногда тропинка сбегала на припай, спрямляя путь от мыса до мыса. Пустынно.

Неподалеку от мыса Биллингса Глеб увидел под берегом нагромождение каких-то предметов. Спустившись, обнаружил целый склад, выкинутый, очевидно, морем. Вперемешку с камнями, льдинами валялись обледенелые бочки с бензином, тюки сукна, вязаное белье, табак в свинцовой упаковке, сгущенное молоко в узких банках, масло. Попался даже шерстяной свитер. Глеб его высушил и натянул на себя. Взял и запас продуктов.

Пора направляться к острову Врангеля.

Уложив велосипед на нарту, Глеб шел рядом с упряжкой и высматривал среди многолетних льдин – самый удобный проход на север, в море. Иногда подносил к глазам подзорную трубу, надеясь увидеть остров.

В одну из таких «оптических разведок» путешественник заметил движущуюся навстречу собачью упряжку. Вскоре смог различить и пассажиров.

– Каменев, – сообщил мужчина, высокий, с хмурым лицом. – Моя жена, – показал он на закутанную в меха молодую блондинку.