Виктор Боярский - Семь месяцев бесконечности

В час связи не было. Следующий срок у нас должен был быть в 9 часов, поэтому я вернулся в палатку. После баночки скумбрии, усиленной двухчасовым сном, мы с юбиляром почувствовали себя значительно бодрее. Джеф, оправившийся наконец от шока, вызванного утренним душем, вылез на улицу покормить собак. По доносящимся сквозь вой ветра отчаянным всплескам лая я понял, что и остальные каюры заняты тем же самым. Джеф подсчитал запасы на наших нартах еще в первый день пурги. Оказалось, что у нас маловато бензина, зато хватает собачьего корма, а у Кейзо как раз наоборот. Возникла неплохая предпосылка для натурального обмена, который и был тут же совершен. Именинник получал сегодня со всех сторон поздравления. По его словам, в Англии дни рождения торжественно отмечаются только до 18 лет, а сам он обычно вспоминал о том, что у него день рождения, только тогда, когда получал открыточку от родителей. Но то Англия, а здесь Антарктида, и не просто Антарктида, а лучшая ее восточная часть, населенная по преимуществу людьми, понимающими толк в днях рождения и никак не желающими смазывать подобные мероприятия. Поэтому основной праздник отложили до момента встречи с тягачами, а это должно было произойти дня через два, если погода позволит нам завтра двигаться. Координаты лагеря: 69,43° ю. ш., 95,11° в. д. Записка, переданная Этьенном в конце вчерашнего дня по спутниковой связи, была, как всегда, лаконична: «Это сумасшедшая экспедиция, и мы все сумасшедшие, что ввязались в нее».

Утром совершенно та же картина, а точнее, полное отсутствие какой-либо картины вообще — пурга, видимость менее 50 метров. Юбиляр — Джеф продолжал считаться таковым, несмотря на прошедший юбилей, и будет считаться таковым до тех пор, пока мы официально не отметим его день рождения, — так вот юбиляр позволил себе понежиться сегодня в постели несколько дольше обычного, хотя его будильник возвестил всей экспедиции о начале следующего дня в 5.30. На этот раз моя щетка разбудила его. Ветер дул точно так же, как и вчера, но обстоятельства изменились. Как я узнал вчера поздно вечером после радиосвязи, самолет Виктора Голованова, летевший на Восток, попал в аварию в районе Комсомольской. В результате отказа одного из двигателей самолет сделал вынужденную посадку на брюхо, причем Голованов выполнил это так мастерски, что никто из находящихся на борту не пострадал, однако, по его сообщению, восстановлению машина уже не подлежала. Это событие перекроило все первоначальные планы. Теперь все было направлено на спасение людей. Второй самолет, вылетевший с Востока, не обнаружил места аварии. Поиск осложнялся еще и плохой погодой. Было решено отправить на поиски вертолет, а тягачи «Траксантарктики» и лагерь бурового отряда использовать в качестве подбаз, предварительно забросив туда топливо. Поэтому мы должны были сегодня обязательно двигаться, так как корма для собак и горючего у нас оставалось на один день, а тягачи, стоявшие в 60 километрах впереди, не могли выйти нам навстречу для пополнения запасов, так как были заняты в спасательной операции.

Когда мы с Джефом выбрались из палатки, нашей решимости несколько поубавилось — погода была отвратительной, однако Уилл и Этьенн уже начали откапывать нарты. Я пошел посмотреть, виден ли след. Оказалось, что его можно различить, если снять очки и капюшон, а идти представлялось возможным только без лыж — вариант, нам уже знакомый. Сборы лагеря в такой ветер и после такой продолжительной стоянки в условиях сильной метели — занятие достаточно трудоемкое. Наши нарты оказались зарытыми в снег почти полностью. Хорошо еще, что пол наш улетел позавчера, а не то сегодня вновь пришлось бы с ним возиться. Мы уже почти собрались, а вокруг палатки Кейзо и Дахо никакого движения видно не было. Складывалось впечатление, что они и не торопятся выходить. Оказалось, ребята не поняли меня вчера, когда я, возвращаясь со связи, предупредил их, что выходим сегодня в обычное время, поэтому безмятежно спали и только сейчас спохватились и стали спешно собираться. Мы помогли им запрячь собак и вскоре вышли на белую тропу, разглядеть которую было чрезвычайно трудно. Порой она пропадала вовсе, и приходилось совершать челночные поиски. Поскольку я шел медленно, собаки легко догоняли меня, и все три упряжки держались вместе. Поначалу складывалось впечатление, что мы находимся на каком-то старом следе, потому что вех, совсем недавно установленных буровым отрядом через каждые два километра, не было видно.

Однако примерно к часу дня мне удалось выйти на веху, и далее они пошли более регулярно. Это радовало, так как означало, что мы на верном пути. Чтобы хоть немного отдохнуть от ветра и пообедать в человеческих условиях, мы сообща разбили палатку и, несмотря на то, что она тряслась и допрыгивала, как мячик, с комфортом подкрепились. После обеда след пропадал порой надолго и иногда я шел без него в том же направлении несколько десятков метров, периодически поглядывая на держащихся рядом ребят: им было сзади виднее, куда я отклоняюсь, и они корректировали меня, показывая правильное направление. Часа в три немного прояснилось, след стал виден более отчетливо, и я встал на лыжи. Темп сразу возрос, и если до перерыва мы прошли всего 11 миль, то после — все 15, что дало в итоге 26 миль, или 42 километра — отличный результат, если учесть такую погоду.

К вечеру непогода немного утихомирилась, появились синие разрывы и даже солнце на западе. До тягачей оставалось немногим более 17 километров, и мы надеялись завтра к полудню подойти к ним и далее продолжить движение в том же режиме, как и прежде.

Последствия целого дня, проведенного без очков в напряженном высматривании следа, дали себя знать довольно скоро — не успел я забраться в палатку. Появилась сильная резь в глазах, так что я был вынужден прикрыть их повязкой и даже промыть чаем. Надеюсь, что завтра погода позволит мне идти в очках или по крайней мере в капюшоне, меховая опушка которого, немного рассеивая свет, хоть как-то защищает глаза. Лагерь «Закрытый глаз» в координатах: 69,06° ю. ш., 94,83° в. д.

Сегодня погода получше. Всего минус 27 градусов, правда, ветер 15–17 метров и сильная поземка, но солнце и голубое небо, если смотреть вверх, и сплошное белое молоко через 100 метров, переходящее прямо-таки в сметану, если смотреть вперед. Однако след был виден нормально, поэтому шли быстро. К полудню мы прошли 24 километра, а тягачей все еще не было видно, хотя они должны были быть где-то рядом. Я услышал гул моторов, и вскоре над нами низко прошел Ан-28. Непостижимо, каким образом Толя нас увидел при такой поземке, но он совершил над нами круг и ушел в сторону Востока, чтобы, как мы потом узнали, попробовать подсесть к Голованову и эвакуировать всех людей, вот уже четвертые сутки сидящих на пятидесятиградусном морозе в ожидании помощи. Мы прошли еще километр и увидели оранжевые кабины тягачей. За два дня упорной работы метель намела вокруг машин огромные снежные сугробы, зато с подветренной стороны мы легко отыскали ровную площадку, хорошо защищенную от ветра, где и встали лагерем. На вершине одного из сугробов на двух деревянных брусьях был распят небольшой, в четверть формата, лист фанеры с надписью, сделанной каллиграфическим почерком Гены Алешкевича: