Виктор Боярский - Семь месяцев бесконечности

Чернота ночи, как мне показалось, еще более сгустилась, особенно после яркого света в палатке. Ветер усилился, и пошел густой снег. Я, подсвечивая себе фонариком, довольно бодро направился туда, где совсем недавно оставил палатку с уже, наверное, спящим Уиллом. Пройдя примерно шагов пятьдесят, я остановился — никаких признаков жилья впереди, равно как справа и слева. Я быстро обернулся — сквозь падающий снег палатка Этьенна была видна еще достаточно хорошо. «А если они сейчас погасят лампу? — промелькнула у меня мысль. — Это весьма вероятно. Ведь когда я уходил, оба они уже были наполовину в спальных мешках». Я еще раз посмотрел вперед — ничего! И тут я вспомнил, что когда я встретил Джефа час назад у своей палатки, то он, обычно весьма сдержанный в проявлении эмоций, на этот раз как-то особенно обрадовался встрече со мной, хотя прекрасно знал, что я собираюсь на связь и поэтому скорее всего попадусь ему навстречу. «Тут что-то не так», — подумал я, все еще не допуская мысли о том, что вот так просто можно заблудиться, находясь где-то совсем рядом со своей палаткой и при относительно приличной погоде. Уходя из палатки, я погасил свечу, так как не знал, когда вернусь, а Уилл уже залезал в спальник, поэтому наша палатка была темна и очень хорошо маскировалась чернильной темнотой ночи. «Дела!» — подумал я, все еще стоя на вместе, но затем резко повернулся и побежал на свет палатки Этьенна.

В голове у меня уже созрел план поисков своего ночлега. Я вспомнил, что сегодня, когда мы останавливались на стоянку, нам с Уиллом не удалось своевременно затормозить собак, и они подошли довольно близко к идущему впереди нас Джефу. Поэтому, когда я закапывал в снег якорь доглайна, он оказался всего метрах в двадцати от задника его нарт. Я надеялся, найдя палатку Джефа — что представляло собой отдельную задачу, — выйти к его нартам и далее к моим собакам и наконец в конце этой цепочки отыскать свою палатку. Я помнил, что Джеф и Дахо поставили свою палатку впереди и левее палатки Этьенна метрах в пятидесяти. Поэтому, подойдя вплотную к палатке Этьенна, я стал соображать, что могло бы в этой темноте означать «впереди и левее». Джеф и Дахо давно спали и, естественно, без света, так что во всей этой логически обоснованной цепочке ориентиров только один пока не вызывал никаких сомнений — палатка Этьенна.

Я пошел наугад таким зигзагом, как ходит в поисках дичи охотничья собака, все время оборачиваясь назад, чтобы не потерять из виду свой маяк. Поиски мои довольно быстро и победно завершились — я увидел в свете своего фонарика темный треугольник палатки Джефа, дальше мне не составляло большого труда отыскать его собак, которые, естественно спали. Я прошел вдоль упряжки миновал нарты и двинулся дальше, пытаясь высветить в темноте наших собак. Первая попытка не удалась — собак не было! «Что за черт — подумал я. — Ведь, натягивая доглайн вечером, — это отчетливо помнил, — я был шагах в двадцати от нарт Джефа. Где же мои собаки?» Узенький луч фонарика по-прежнему выхватывал из темноты только вихрящийся рой подхваченных ветром снежинок.

Я вернулся назад к нартам Джефа. Задача, стоящая передо мной, казалась очень простой: пройти всего двадцать шагов, оставаясь в створе нарт и не теряя их из вида. Задача то проста, да темнота густа! А тут еще и снегопад, еще более сгущавший темноту. Я призадумался, но, как говорится, лучше поздно, чем никогда! Призадумайся я чуть пораньше, возможно, мне пораньше пришла бы в голову мысль попытаться найти след нарт Джефа и по нему пройти в сторону своей палатки. Я встал на четвереньки и направил луч фонаря на белую, уже покрытую свежим снегом поверхность. У самых нарт я следа не нашел, зато в метре позади обнаружил едва приметный штрих следа полозьев, который я научился безошибочно выделять среди множества других очень похожих следов, оставляемых ветром на поверхности ледника. Теперь я знал направление, и оставалось только не сбиться с него. Через несколько минут я буквально споткнулся о небольшой снежный холмик, оказавшийся при ближайшем рассмотрении Хэнком. Хэнк недовольно приподнял засыпанную снегом голову, и глаза его вспыхнули в луче фонарика двумя янтарными огоньками. Надо сказать, что реакция уставшей, разбуженной не вовремя собаки мало чем отличается от человеческой, и поэтому, предупреждая вполне законный и готовый вот-вот разорвать ночную тишину вопрос Хэнка о том, кого это, черт побери, здесь носит по ночам, я быстро обхватил его голову и шепнул ему в ухо: «Куайет, Хэнк! Гуд бой!» Хэнк, узнав меня, вновь свернулся калачиком, а я быстро прошел вдоль доглайна к палатке. Расстегивая дверную молнию, я обернулся — ничего, ровным счетом ничего не говорило о том, что где-то рядом находятся другие палатки: густая, плотная темнота ненастной ночи поглотила все. Эта почти физически ощутимая темнота и пережитое недавно приключение напомнили мне конан-дойлевское: «Опасайтесь из… палатки… когда силы зла царствуют над миром. Уилл спал, погрузившись в мешок с головой. Одна конфорка примуса едва светилась бледно-голубым огоньком, света которого мне хватило, чтобы быстро раздеться и, нащупав вход в мешок, забраться в него.

Под утро странный сон, как будто стою я во дворе своего дома в Шувалове, под Ленинградом, по колено в снегу и, задрав голову, смотрю, как кто-то, невидимый мне, размашисто работая лопатой, очищает снег с крыши. Мне отчетливо слышен характерный металлический скрежет лопаты о крышу, комья снега мягко шлепаются рядом, и вдруг один из них летит прямо на меня, я не успеваю увернуться, и он попадает мне в голову, залепляет лицо, тает и тонкими холодными струйками стекает за воротник… Я открыл глаза, но сон продолжался. На лице снег, в непосредственной близости от моей головы те же шаркающие звуки. Я резко тряхнул головой, стараясь избавиться от наваждения. Снег, покрывавший мне лицо, рассыпался, и я увидел склоненное надо мной участливое лицо Уилла. В его руках была большая жесткая волосяная щетка, которую мы обычно использовали для борьбы со снегом внутри палатки. И на этот раз Уилл применял щетку по назначению, счищая снег с моего спального мешка. Я выбрался наружу, и первой моей мыслью было то, что у нас разорвало палатку: все внутри было покрыто снегом, особенно интенсивные заносы были с моей стороны, а в области головы толщина снежного покрова достигала пяти сантиметров. Снег был везде: рукавицы, носки, маклаки, как обычно, подвешенные с вечера для просушки под потолок, стали бесформенной белой массой. Примус, стол с расставленной на нем посудой — все было покрыто пушистой белой скатертью. Ветер неистовствовал, сотрясая стенки палатки, и еще более усиливал впечатление запущенности, разрухи и безысходности в нашей, еще вчера такой уютной квартире.