Джером Джером - Трое за границей

— Нельзя отрицать, что эти книги пользуются большим спросом. Их покупают тысячи, я знаю. В каждом европейском городе должны быть люди, которые изъясняются таким образом.

— Может быть. Но их, к счастью, не понимают. Я и сам видел людей, которые стоят на платформах и на перекрестках и произносят из этих книжек. Никто не знает, на каком языке они говорят, и никто даже не представляет, о чем они говорят. Может быть, это и хорошо… Если их поймут, то, возможно, побьют.

— Может быть, ты и прав. Я хочу посмотреть, что случится, если их поймут. Мое предложение: в среду утром приехать в Лондон пораньше. Походим часок-другой с этой книгой по магазинам. Мне, среди прочего, кое-что нужно, шляпу и пару тапочек. Наш корабль отходит от Тилбери в двенадцать, и у нас как раз будет время. Я хочу испробовать этот способ общения, чтобы оценить его действие должным образом. Я хочу понять, чтó чувствует иностранец, когда с ним говорят вот так.

Мне показалось, что идея имела все шансы. Меня охватил энтузиазм, и я предложил Джорджу пойти с ним и подождать у входа в магазин. Я сказал, что Гаррис также будет не против присоединиться, ко мне.

Джордж сказал, что его замысел не совсем таков. По его плану, мы с Гаррисом должны сопровождать его и внутри магазина. Если Гаррис, который внушительно выглядит, обеспечит ему поддержку (а я стану у входа, чтобы, в случае необходимости, позвать полицию), он хотел бы рискнуть.

Мы пошли к Гаррису и вынесли предложение на рассмотрение. Он исследовал книжку, особенно главы, имеющие отношение к покупке шляп и тапочек. Он сказал:

— Если Джордж в любом обувном или шляпном магазине озвучит то, что здесь написано… Моя поддержка ему не потребуется. Ему потребуется санитарная карета.

Здесь Джордж рассердился.

— Ты говоришь, будто я какой-то бестолковый мальчишка, сорвиголова! Я буду выбирать то, что более-менее вежливо и не так возмутительно. Серьезных оскорблений я буду избегать.

При таком условии Гаррис предоставил свое согласие, и отъезд был назначен на среду рано утром.

Джордж приехал во вторник вечером и остался ночевать у Гарриса. Такой вариант устраивал нас больше, чем его собственный, когда нам пришлось бы «захватить» его по дороге. «Захватывать» Джорджа утром значит для начала извлекать его из постели и трясти пока не проснется (занятие утомительное само по себе, и еще не хватало с него начинать день). Затем нужно помогать ему разыскивать вещи, заканчивать за него упаковку, после чего ждать пока он позавтракает (мероприятие, с точки зрения очевидца, утомительное, исполненное цепенящего однообразия).

Вот если Джордж останется у Гарриса, то проснется вовремя. Я у Гарриса ночевал и знаю, чем такое кончается. В районе полуночи, как вам кажется (хотя в действительности, возможно, и позже), вы, только уснув, в страхе вылетаете из постели — по коридору, как раз напротив вашей двери, бросается в бой, судя по грохоту, кавалерийский отряд. Вы, наполовину во сне, наполовину проснувшись, растеряны — то ли это грабители, то ли Судный День, то ли просто взорвался газ. Вы садитесь и внимательно вслушиваетесь. Долго ждать не приходится — секунду спустя на дверь обрушивается свирепый удар; кто-то (или что-то), очевидно, слетает с лестницы на чайном подносе.

— Вот видишь! — раздается голос.

Тотчас же нечто упругое (судя по звону, голова) бьет рикошетом от двери.

Тем временем вы в смятении мечетесь по комнате, пытаясь одеться. Там где вы побросали все накануне, ничего нет; самые существенные предметы вашего туалета исчезли без остатка; между тем убийство, или восстание, или что бы там ни было, идет полным ходом. На секунду вы замираете, засунув голову под шифоньер, где, по вашему предположению, могут обнаружиться тапочки — тогда доносится мощный бой в какую-то далекую дверь. Жертва, заключаете вы, спряталась за этой дверью. Сейчас они его выволокут и прикончат. Только б успеть!

Удары смолкают, и кроткий голосок, сладко-вкрадчивый в своей мягкой скорби, вопрошает:

— Папочка, мне можно вставать?

Что говорит другой голос, не слышно, но первый отвечает:

— Нет, это просто ванночка… Нет, совсем не ушиблась, ни капельки… Промокла только немножко. Да, мамочка, хорошо, я им скажу, скажу. Нет, ну мы-то ведь не нарочно! Да, да, спокойной ночи, папочка!

Затем тот же голосок, напрягаясь так чтобы его было слышно в другом конце дома, замечает:

— Все, возвращайтесь наверх!!! Папа сказал, что вставать еще рано.

Вы возвращаетесь в постель и лежите, прислушиваясь к тому, как кого-то волокут наверх, очевидно против воли волокомого. Комнаты для гостей у Гаррисов рассудительно устроены как раз под детской. Тот же самый волокомый, делаете заключение вы, по-прежнему проявляя самое похвальное сопротивление, укладывается обратно в постель. Вы в состоянии отследить состязание с большой точностью, так как всякий раз, когда тело обрушивается на пружинный матрац, кровать, у вас прямо над головой, как бы подпрыгивает; в то время как всякий раз когда телу удается вырваться снова, вы догадываетесь об этом посредством глухого удара в пол. Спустя какое-то время схватка стихает (или, может быть, ломается кровать), и вы погружаетесь в сон. Но в следующий миг (или что вам таким спросонья покажется) вы снова открываете глаза, чувствуя, что на вас смотрят. Дверь приоткрыта, и четыре серьезных лица, нагромоздившись одно над другим, глазеют на вас, как будто вы некая загадка природы, охраняемая в специальном помещении. Заметив, что вы проснулись, верхнее лицо, невозмутимо растолкав трех прочих, проходит и непринужденно присаживается на постель.

— О! — говорит оно. — А мы и не знали, что вы не спите. Я вот уже не сплю.

— Я так и понял, — отвечаете вы, кротко.

— Папа не любит, когда мы просыпаемся рано, — продолжает оно. — Он говорит, что когда мы встаем, в доме никому нет покоя. Так что нам, конечно, нельзя.

В словах сквозит спокойная покорность судьбе. Это чувство, одухотворенное целомудренной гордостью, исходящее из осознанного самопожертвования.

— То есть, вы еще как бы не встали? — предполагаете вы.

— Нет, еще не совсем. Видишь, мы еще не совсем одеты. — (Факт очевиден сам по себе.) — Папа по утрам очень всегда устает, — продолжает голос. — Конечно, потому что он страшно много работает днем. А ты вообще устаешь по утрам?