Георгий Чиж - К НЕВЕДОМЫМ БЕРЕГАМ.

Самодержавный Петербург требовал беспрекословного подчинения своим запоздалым распоряжениям, держал свое служилое сословие на положении младенца спеленатым и учил его ходить «за ручку», а у младенца пробивался уже лихой ус. Доведенная до абсурда централизация распоряже­ний на самом деле являлась только призраком ее и создава­ла обширное поле для произвола, снимая ответственность с далеких и недосягаемых уполномоченных. Приходившие на места распоряжения походили на прокисшие блюда: без опа­сения отравиться есть их нельзя было.

Оторванный от мира и слишком прямолинейный, Невельской не видел, как опытные служаки подносили Петербургу собственные мысли и действия, давно и самостоятельно приведенные в исполнение, – под видом предвосхищенного Пе­тербургом – и успешно упражнялись в канцелярских отписках. Невельской не подозревал, как тяжело достается и генерал-губернатору каждый шаг. Он не знал, в каких хит­роумно сплетенных тенетах путается Муравьев с первого дня своего возвышения. Глухая и упорная война длилась уже пять лег, и враги, казалось, были сильны, как в первый год. Удачно пробитые то тут, то там бреши в нессельродовской стене тотчас забрасывались новыми камнями и закреплялись цементом круговой поруки его приятелей. Глухая стена не­погрешимости петербургских приказов стояла по-прежнему стойко.

Три года назад Нессельроде провалил проект Муравьева о необходимости крейсерства в Охотском море военных судов.

Сотни китоловов всех наций, а под видом их и шпионы, распоряжались здесь, как у себя дома. Был даже случай, когда такой корабль под флагом Соединенных Штатов нагло вошел в Петропавловскую гавань. Однако достаточно было появиться портовой комиссии для проверки груза, как кораб­лем были предъявлены английские документы: пассажир Страстен оказался капитаном корабля, а шкипер Геджес – самозванцем. Исчез и флаг Соединенных Штатов, под кото­рым пожаловал корабль, и заменен английским – пример поучительный. И что же, вместо необходимой эскадры крей­серов, по настоянию канцлера Нессельроде, послан был Му­равьеву один корвет «Оливуца».

Англичане захватили торговлю всего Южного Китая, – ясно было, что они стремятся проникнуть на север Китая через не закрепленный еще за Россией Сахалин. Однако из Петербурга было предписано снять военный пост в Татар­ском проливе и запрещено отправить вниз по Амуру две роты солдат.

Невельской был оскорблен постоянным недоверием Пе­тербурга, но еще более таким же недоверием был оскорблен Муравьев. Собравшись с силами, чтобы нанести решитель­ный удар по гибельному для России самовластию канцлера и его азиатскому департаменту, Муравьев поставил на карту собственную карьеру.

– Лучше уйти, может быть, другому поверят! – говорил он близким людям, отправляясь в Петербург.

Он приехал в конце марта, а уже 11 апреля добился по­веления занять остров Сахалин. Однако тотчас и тут руку приложил канцлер Нессельроде. Он предложил поправку: отдать Сахалин для заселения и заведования им Российско-Американской компании – и таким образом осложнил ее взаимоотношения с экспедицией Невельского.

И вдруг следующее совещание состоялось у императора с участием наследника, великого князя Константина, гене­рал-адмирала и военного министра Чернышева... Нессельроде приглашен не был, чем ясно было выражено неудовольст­вие царя.

Блестящий по форме и убедительный по существу доклад Муравьева о решительных действиях на Амуре произвел впе­чатление. Слова Муравьева о границах с Китаем подтверждались теперь уже не только изысканиями экспедиции Невельского, но и самостоятельными исследованиями экспеди­ции полковника Ахте.

Явное волнение охватило участников, когда Муравьев потребовал все материалы об отношениях с соседями обяза­тельно пропускать через генерал-губернатора Восточной Си­бири, ответственного за состояние своих границ... Это уже было явное покушение на суверенитет царства Нессельроде.

Царь поднялся, направился к развешанным картам Сиби­ри и Амура и знаком пригласил Муравьева следовать за собой.

– Итак, это наше! – очертил он указательным пальцем Приамурье и, положив правую руку на плечо маленького Муравьева, левой указал на Амур, а затем на Кронштадт. – Но ведь я должен посылать защищать это отсюда?

– Кажется, нет надобности, ваше величество, так изда­лека, – ответил Муравьев, – можно подкрепить и ближе, – и, в свою очередь, указал на Забайкалье.

– Муравьев, ты, право, когда-нибудь сойдешь с ума от Амура, – сказал царь одобрительно.

– Государь! Сами обстоятельства указывают на этот путь!

– Ну так пусть же обстоятельства к этому сами и при­ведут: подождем, – и хлопнул Муравьева по плечу.

Казалось, дело разрешилось блистательно и можно было продолжать закрепляться в Кизи, Де-Кастри, на Сахалине: экспедиция стала особой самостоятельной государственной единицей, а начальник ее получал права губернатора.

Убаюканный счастливым окончанием дела, окрыленный пожалованием высокого ордена и вполне успокоенный, Му­равьев уехал за границу лечиться. Предательский удар, в котором менее всего принимались во внимание интересы Рос­сии, нанесен был тотчас же после его отъезда...

Ничего не зная обо всех этих событиях, Невельской про­должал выполнять намеченный им план. Успешно двигалось определение естественной границы с Китаем, обследование южной части Татарского пролива, закрепление намеченных в разных местах пунктов и строительство помещений для команд, но безнадежно плохо шли исследования амурского лимана. Стало совершенно ясно, что одолеть это дело воз­можно только, имея людей, пароходы и много транспортных судов. Попытки что-нибудь сделать своими средствами бесплодно растрачивали силы и энергию. Приходилось подумать и о близкой встрече американской эскадры... Хорошо бы ее встретить в проливе, где-нибудь еще южнее Де-Кастри, или на Сахалине – в заливе Анива.

Бошняк на гиляцкой лодке пошел от Де-Кастри на юг, добрался до громадной, с разветвлениями бухты Хаджи и назвал ее заливом императора Николая I, а разветвления – именами великих князей и княжон. Он собирался было про­никнуть еще дальше на юг, но вовремя спохватился: вышли все продовольственные запасы. Пришлось вернуться.

Петербургские апрельские новости об успехах Муравьева на этот раз докатились до Петровского необычайно быстро. В начале июля транспорт «Байкал» доставил из Аяна немного людей и еще меньше продовольствия, но зато большую почту.

– Ура! – кричал Невельской, прочитывая ее и делясь вслух впечатлениями. – Разрешено занимать давно занятые и Кизи и Де-Кастри, а дальше на юг не сметь, ни-ни! Разре­шено занимать Сахалин! Давно пора, я во сне вижу Аниву... Еще новое лицо... Майор Буссе... гвардеец... По-видимому, из разряда «чего изволите», пишет, что сидит в Аяне и ждет у моря оказии в Камчатку, откуда имеет поручение доста­вить десант для Сахалина... Имеет, каналья, у себя под но­сом «Иртыш», но, видишь ли, не хочет нарушить инструк­цию – доставить его непременно на компанейском судне... Дурак!