Георгий Чиж - К НЕВЕДОМЫМ БЕРЕГАМ.

Буссе смутился:

– Вы просите совета?

– Нет, просто обоснованного мнения, а не инструкций.

– Дальше погрузите десант и запасы на зиму на другой корабль уже вы – сюда придет корабль «Константин» или «Иртыш» – и под начальством привезенного мной лейтенан­та Рудановского займете пост на западном берегу Сахалина, Занимать Аниву запрещено.

– А вы – Геннадий Иванович глубоко затянулся по­следней затяжкой и окружил себя синевато-серыми облака­ми трубочного табака.

– Я, по предписанию, возвращаюсь немедленно по раз­грузке «Николая» в Аян, затем в Иркутск, и дальше – на спешную ревизию казачьего полка – в Якутск...

– Не выходит, Николай Васильевич, – выбивая трубку, спокойно сказал Геннадий Иванович. – Команду разгружать здесь некуда и незачем: через два месяца опять придется нагружаться, а тогда уж мешать будут сильные ветры. Да и устраиваться на новом месте не время. Те же бури. Тогда до зимы люди не обживутся и с непривычки начнут хворать... Я думаю иначе.

Буссе слушал и не верил ушам.

– Я думаю так, – продолжал Геннадий Иванович, – по­слезавтра снимаемся с якоря и плывем с вами в Аян. Там я вытяну от Кашеварова все его продовольствие, доставлен­ное вами довольно для Сахалина, но не довольно для всех постов экспедиции... Вы вот, такой рьяный исполнитель инст­рукций, привезли около ста человек команды, а второго офи­цера и доктора не догадались!

Буссе часто заморгал и подумал: «Наверное, Рудановский наябедничал». Замечание пришлось не в бровь, а в глаз, так как Буссе сам отказался от доктора – ради экономии.

– Ну, так вот, из Аяна прямо с вами и пойдем занимать Аниву! – И, видя, что Буссе растерялся, добавил: – У вас для десанта только один офицер – лейтенант Рудановский, а по уставу полагается не менее двух. У меня лишнего офи­цера нет.

– У меня, – возразил Буссе, – предписание генерал-гу­бернатора, я не могу...

– Начальник здесь я. Я и ответствен за свои действия. – Невельской встал, прошелся по комнате, взглянул на часы, потом на смущенного Буссе и со словами: – Как поздно! Я вас задержал, прошу прощения, – протянул руку.

«Пусть очухается, завтра договорим», – подумал он и вслух сказал:

– Я провожу вас до шлюпки.

Качаясь на мягкой волне бухты, Буссе кипел негодовани­ем. Его возмущало все: и то, что пришлось проститься с весе­лой зимой в Иркутске, где он рассчитывал красоваться перед дамами, ухаживать за миловидной генерал-губернаторшей, французить, дирижировать танцами, и вдруг... Сахалин... ай­ны... черт знает что!.. И как он противен, этот Невельской: опустился, неряшлив, запанибрата со всей своей опростив­шейся до глубокого мещанства бандой, чуть не матросней, брр... «Муравьев надул», – решил он и пожалел, что попался и соблазнился карьерой. «Вы понимаете, Николай Василье­вич, – вспомнил он слова Муравьева, – что через год вы – полковник, а через два – генерал и начальник области в два раза больше Франции». Вот тебе и Франция!

– Вы поздно вернулись и плохо спали? – спросил утром капитан «Николая» Фуругельм, каюта которого была рядом. – Я слышал, как вы ворочались с боку на бок и вздыхали.

– Завтра снимаемся, – не отвечая на вопрос, сказал Буссе, на всякий случай не сообщая о своей сахалинской командировке: авось «пронесет».

Но, увы, не пронесло...

Вечером 20 сентября при легком ветерке «Николай» уже подходил к Тамари-Анива. Из поселения не доносилось ника­ких звуков, но бегавшие по берегу и на возвышениях огни выдавали происшедший переполох. Часа через два беготня пре­кратилась. Спят или что-нибудь замышляют? Зарядили на всякий случай пушки картечью, поставили усиленный караул.

Яркое утро представило селение Тамари как только могло лучше: глубокий темно-синий залив отражал рассыпанные в беспорядке по возвышенному берегу веселые домики и ка­кие-то неприглядные длинные сараи. На высоком восточном мысу, окруженный небольшими строениями, высился японский храм.

– Царит! – подмигнул Невельской Бошняку, случайно подхваченному им по пути, и указал рукой на храм.

Шлюпка причалила к берегу.

– Батарейка? – спросил понимающе Бошняк.

Невельской утвердительно кивнул.

– Я думаю, не лучше ли та сторона? – вмешался Буссе.

– Ну что ж, осмотрите, прогуляйтесь, – предложил Не­вельской, усаживаясь на борт вытянутой на берег шлюпки и уминая в трубке табак.

Обратно Буссе вернулся скоро: там оказалось меж­дугорье.

– Не нравится мне что-то эта ваша Анива, – заявил Бус­се. – Прямо в пасть японцам, и со всех сторон дикари... да и занимать запрещено.

– Запрещено-то запрещено, – сказал Невельской, – все корабли заходят именно сюда, и здесь-то наш русский флаг и наше объявление «убирайтесь подобру-поздорову» сыграет свою роль. Японцы не помешают – с нашим приходом нам же придется защищать их от айнов, и мы должны и бу­дем их охранять.

– А торгуют и рыбу ловят пусть по-прежнему, – закон­чил Бошняк.

«До чего распущенны эти моряки! – подумал Буссе, ко­сясь на Бошняка. – Следовало бы одернуть этого молоко­соса!»

– Так завтра начинаем, – решил Невельской, махнувши гребцам.

Вечером на корабле прочли приказ начальника экспеди­ции: «Завтра мы занимаем Тамари-Анива, для чего к 8 часам утра вооружить баркас фальконетом и погрузить на него од­но орудие со всеми принадлежностями. Приготовить к этому времени двадцать пять человек вооруженного десанта при лейтенанте Рудановском, который должен отправиться на бе­рег на упомянутом баркасе. К этому же времени приготовить для меня шлюпку с вооруженными гребцами, на которой я в сопровождении господ Буссе и Бошняка последую вместе с десантом, и, наконец, кораблю «Николай» подойти сколь можно ближе к берегу и зарядить на всякий слу­чай орудие, дабы под его прикрытием производилось заня­тие поста».

Когда утром шлюпка подошла к берегу, четыре японца во главе толпы айнов замахали с берега саблями, тем самым показывая, что выходить из шлюпки запрещают.

– Мы «лоча», – громко в рупор заявил Невельской, – по повелению нашего императора пришли защищать вас, японцев, и вас, айнов, от иностранных кораблей, которые вас часто обижают. С этими намерениями мы здесь посе­лимся.

Переводчик медленно переводил, и айны удовлетворенно кивали головами, а затем в знак гостеприимства и дружбы замахали над головами ивовыми метелочками. Японцы опу­стили обнаженные сабли.

С удивлением смотрел Буссе, как айны предупредительно и усердно помогали матросам высаживаться, таскали на бе­рег багаж, фальконет и пушку, помогали устанавливать флагшток

– На молитву! – скомандовал Невельской.

Все встали на колени. При пении «Спаси, господи», ски­нув шляпы, неуклюже вставали на колени и айны. Когда же Невельской и Буссе стали тянуть кверху флаг, а с корабля при матросах, картинно и дружно разбежавшихся по вах­там, грянул салют и раздалось дружное «ура!», закричали и развеселившиеся айны, подкидывая вверх метелки.