Георгий Чиж - К НЕВЕДОМЫМ БЕРЕГАМ.

Невельской ждал от весны много: он знал, что Муравьев задумал провести по Амуру сплавную экспедицию воинских команд и что для этой цели на Шилке подготовляется большая флотилия, что в помощь ей строится пароход и что машину для него готовит Петровский завод... Все это хоро­шо... За дело взялись его старый друг Казакевич и инженер Дейхман, формирует команды для сплава Корсаков, все люди надежные, значит надо считать, что так и будет... Но что скажет Петербург? Что скажет господин Нессельроде?..

А в Петербурге в это время происходили ожесточенные схватки только что подлечившегося за границей Муравьева с азиатским департаментом и чуть ли не со всеми министерствами: департамент путал его политические карты, военное министерство не давало ни солдат, ни пушек, ми­нистерство финансов – денег, великодушно предоставляя право действовать на свои сибирские «остатки».

Тем не менее дела здесь пошли хорошо: Муравьев до­бился от царя права самостоятельно вести переговоры и пе­реписку о границах, сформировать и сплавить войска и ар­тиллерию по Амуру для укрепления Камчатки и доставки их затем через Аян в Петропавловск и, наконец, свободно рас­поряжаться остатками бюджетов по всем ведомствам по Восточно-Сибирскому генерал-губернаторству.

Российско-Американская компания в двадцатых годах вела оживленные сношения с Нессельроде и его азиатским департаментом. Ее высокопоставленные члены главного правления в Петербурге и управление на местах получали от Нессельроде специальные задания и инструкции, как себя вести в Русской Америке и на островах Тихого океана.

Такое положение подрывало авторитет генерал-губерна­тора Восточной Сибири, с которым управление в Ситхе могло и не считаться.

Суровые, не приукрашенные фиговым листком светской вежливости письма Невельского давно уже не нравились правителям Российско-Американской компании. Вместе с жалобой на бесцеремонное использование Невельским кораблей компании для своих нужд, на самостоятельное распоряжение товарами, запасами продовольствия и даже людьми правление представило Муравьеву «избранную пе­реписку» Невельского, просило о «защите».

Муравьев вспыхнул: только этого недоставало! И тут же написал Геннадию Ивановичу:

«Я, к сожалению, должен заметить вашему высокобла­городию, что выражение и самый смысл этих бумаг выхо­дит из границ приличия и, по моему мнению, содержание оных кроме вреда для общего дела ничего принести не мог­ло... Неудовольствия ваши не должны были ни в коем слу­чае давать вам право относиться неприлично в главное правление, место, признаваемое правительством наравне с высокими правительственными местами...

Не могу не повторить с сожалением, что неуместные бумаги ваши и неосновательные требования нарушили уже навсегда то доверие, которое бы главное правление для пользы службы должно было иметь к власти, поставленной на устьях Амура...»

Муравьев спешил на Шилку приводить в исполнение свою давнишнюю мечту: снабдить войсками петропавлов­ские и амурские посты. Впереди предстояло близкое свида­ние с Путятиным и с Невельским где-нибудь возле устья Амура. Путешествие шло по совершенно новому, небыва­лому пути.

Муравьев ехал окруженный большим числом спутников, шумно и быстро, так что оставаться наедине со своими мыслями приходилось мало. Тем не менее назойливо всплы­вала мысль о том, что его письмо к Невельскому вышло слишком резким и что вряд ли одобрила его прихворнув­шая Екатерина Николаевна, как не одобрил его и Миша Корсаков. «Ведь на самом деле, – рассуждал Муравьев, – то, что он сейчас поплывет с войском по Амуру и этим пу­тем может спасти весь юг своего наместничества от какого бы то ни было вторжения иностранцев, да не только юг, но и Камчатку, все это сделано сверхчеловеческой настойчивостью и упорством маленького Невельского... И он, Не­вельской, вправе обидеться, уйти!.. Правда, многое сделано, но еще больше осталось. Кто сумеет взяться как следует за исследование амурского лимана, кто может решиться искать незамерзающий порт у границ Кореи? Кроме того, наверное, придется бить отбой и насчет Сахалина: компания не справится с его закреплением и заселением. А один Муравьевский да Ильинский посты не решают дела... Надо как-нибудь помириться с Невельским, обласкать. Конечно, надо сделать как-то так, чтобы связать его по рукам, но ровно настолько, чтобы он не смог впредь ссориться и пу­тать карты...» Размышления Муравьева прервались – подъезжали к зароду.

Шилкинский завод встретил генерал-губернатора пыш­но, умело. Из Читы прибыл губернатор и наказной атаман казачьего войска генерал Запольский, из Верхне-Удинска – командир дивизии генерал Михайловский, из Нерчинска – горный начальник заводов Разгильдяев с огромной свитой инженеров. Вышел навстречу соборный благочинный в об­лачении, со всем своим причтом и хором певчих, и тут же благословил Муравьева древней иконой, спасенной в Албазине во время пожара.

Шилкинский завод кишмя кишел встречавшими и по­хож был не то на шумный портовый город, не то на воен­ный лагерь – всюду мелькали военные мундиры: флотские, армейские, артиллерийские, инженерные, казачьи.

На середине реки стоял на якоре построенный на средст­ва покойного купца Кузнецова шестидесятисильный паро­ход «Аргунь», а у берега до самого горизонта тянулись баржи, плашкоуты, лодки, плоты, нагруженные хлебом, мя­сом, вином и множеством других припасов, необходимых для дальнего похода.

Арки, картины, триумфальные ворота, транспаранты, пирамиды украшали поселок. На одной из картин, изобра­жавшей стрелку при слиянии Шилки и Аргуни, красовалась гигантская статуя рыцаря в доспехах. Статуя держала в одной руке щит, в другой меч и указывала на восток, где были видны пришедшие на поклонение монгольские племе­на, а дальше – нивы, церкви, сельские и горные работы, звери края и, наконец, вдали город на взморье, с корабля­ми, пароходами, лодками. Внизу надпись:

Туда, наш витязь полунощный,

Туда, где царствовал Чингис,

Как исполин Сибири мощный,

Возьми Амур и укрепись!..

«Шуткарь!» – улыбнулся Муравьев и искоса взглянул на толстого, тяжело дышавшего самодовольного хозяина встречи, инженер-полковника Разгильдяева. Муравьеву за­хотелось сбить надутое самодовольство, и он сказал:

– Кажется, совсем забыли о моих помощниках!

Неожиданно полковник стал еще самодовольнее и быст­ро направился в сторону. Там на большой картине плыла по реке лодка с тремя штаб-офицерами, а надпись гласила:

Хвала и вам, отважные пловцы,

Корсаков, Невельской и Казакевич!

Так встарь яицкие ходили удальцы,