Георгий Чиж - К НЕВЕДОМЫМ БЕРЕГАМ.

«Все это хорошо, – думал в это время Геннадий Ивано­вич, – но зачем было уничтожать посты и портить дело со­средоточением войск вместо распыления!» – и с ужасом думал о назначенной зимовке около тысячи человек.

В способах защиты новых владений Невельской резко разошелся с Муравьевым. Невельской предполагал возмож­ную блокаду врагами побережья. Небольшие посты, раз­бросанные по всему берегу и по рекам, могли, по его мне­нию, предупредить вражеский десант и легко уйти в случае необходимости от противника.

– Ни один неприятель, – убеждал он Муравьева, – не решится при этих тревожных условиях преследовать то вне­запно появляющихся, то исчезающих одиночек!

Иначе дело представлялось Муравьеву. Он распорядил­ся подкрепить Мариинское еще сотней казаков, при четырех орудиях, и оставить полтораста в Николаевске, куда пере­селить все Петровское.

Мнение Невельского раздражало Муравьева, злило и собственное упрямство спасать Петропавловск, который он продолжал упорно усиливать.

Известие о смерти Кати и болезни Екатерины Ивановны застало Невельского в Мариинском. Он поспешил домой. Оба молча постояли у деревянного одинокого креста и крохотного, осыпанного цветами холмика:

«Младенец Екатерина Геннадиевна Невельская родилась 15 февраля 1851 года. Тихо скончалась 10 июня 1854 года...» Как тяжело будет через несколько дней расставаться с этим дорогим холмиком на песчаной, пустынной и далекой кошке!..

Губы матери дрожали и что-то беззвучно шептали. Мок­рый ее платок, прижатый к покрасневшим, набухшим векам, договаривал остальное.

Полученные награды, приветствия, поздравления и подар­ки друзей трогали Геннадия Ивановича Невельского, но от­нюдь не радовали. Это была не та благодарность за прош­лое, которая таит в себе и поощрение к дальнейшим трудам, нет, на этот раз она не поощряла, она отмечала только за­слуги прошлого и тут же заживо погребала творца, от кото­рого уже ничего не ожидали.

Так оно и было на самом деле, но судьба еще раз дала Геннадию Ивановичу случай пережить сладкие минуты гор­деливого сознания недаром прожитой жизни и еще раз убе­диться в правоте дела, за которое было заплачено дорогой ценой.

Адмирал Путятин без колебаний приютился под крылыш­ком Невельского и избрал местом спасения своей эскадры Императорскую гавань и устье Амура.

Очередь Петропавловска спасаться еще не наступила, а Завойко, Корсаков и Буссе в обстановке пока вообще не разбирались.

Легче других разобралась совершенно беззащитная Рос­сийско-Американская компания, о спасении которой никто не подумал, а ей приходилось не только защищаться, но и помогать своим морским транспортом Петропавловску, Амуру и адмиралу Путятину.

Владения Российской компании на северо-востоке Аляски граничили с владениями английской компании «Гудзонбай», выход из которых к Тихому океану шел по русским рекам. По ним англичане сплавляли с нашего разрешения свои то­вары, по ним снабжались. Казалось, война предоставляла им удобный случай овладеть реками и русской территорией, примыкающей к ним, с ее естественными богатствами, но оста­навливало опасение, что русские запрут водные пути и вторг­нутся к ним сами. Не лучше ли договориться?..

И вот две «частные» торгово-промышленные компании, конечно только прикрывающиеся фиговым листком частных, а на самом деле государственные, договорились о взаимном нейтралитете на время войны! Это было неслыханно, этому не верили... А они не только закрепили свой нейтралитет формальными актами, но заручились и подписями воюющих держав на нем! И как ни соблазнительным поэтому каза­лось шныряющим всюду каперам разграбить склады компа­нии и смести до основания Ситху, им пришлось ограничиться малоприбыльной охотой за беззащитными купеческими суда­ми, притаившимися в чужих гаванях. Нейтралитет с обеих сторон в течение войны ни разу не был нарушен!

Иначе представлялось дело на нашем азиатском побе­режье: на Сахалин, Амур, Охотское море и Петропавловский порт англичане и французы взирали алчными глазами.

Мирной, преследующей заключение торговых договоров с Японией и Китаем эскадре адмирала Путятина пришлось превратиться в воюющую.

Положение ее стало весьма затруднительным: ей приш­лось заменить непригодный для дальнего плавания фрегат «Паллада» другим, «Дианой». Землетрясение в Симодо уничтожило «Диану»... Эскадре вместо нового фрегата осталась только обуза «Паллада» и заботы и хлопоты, как ее сбе­речь. Путятин решил принять «Палладу» в Татарском про­ливе и, если возможно, запрятать подальше, в Амур.

Само собой разумеется, что ввод «Паллады» в реку всей тяжестью лег на Невельского, в распоряжении которого на этот раз формально, но только формально, были люди, греб­ные суда и даже два парохода.

Сердитый Амур, однако, энергично противился исследова­нию своего лимана и бесцеремонно выбрасывал плоскодонные, слабосильные пароходы на берега своих извилистых и узких каналов. «Паллада», при осадке около двадцати фу­тов, не могла пройти к Амуру с юга, где глубина канала бы­ла всего четырнадцать.

Надо было пробовать пройти с севера – там глубина до­стигала девятнадцати с половиной.

Опустела Петровская кошка; всех обитателей переселили в Николаевск и занялись его укреплением. Над одинокой мо­гилкой Кати Невельской завыли штормы, то заливая ее дождями, то засыпая песком и снегами.

Шхуна «Восток», которая должна была помочь «Палладе», все не возвращалась. Оказалось, что начинавшиеся не­приятельские действия заставили генерал-губернатора отпра­вить ее из Азии не обратно на помощь фрегату «Паллада», а с экстренными депешами прямо в Петропавловск.

У самого входа в Авачинскую губу шхуну встретил русс­кий бот, который сообщил, что в Петропавловске, по-види­мому, уже находится неприятель, так как береговой караул в красных мундирах встретил их ружейным огнем. Шхуне пришлось взять курс на Большерецк, чтобы доставить депе­ши уже оттуда сухим путем. О появлении неприятеля шхуне удалось сообщить и идущему в Петропавловск «Байкалу», а «Байкал», в свою очередь, должен был принять меры, чтобы как-нибудь перехватить и предупредить шедший туда же «Иртыш»...

Англичане, а за ними и французы на этот раз уже не чувствовали себя в Тихом океане как дома. Враждебно-на­стороженно смотрели на них океанские берега, беспокоила неизвестность и со стороны Амура. Все шпионские экспеди­ции и Гиля, и Пима, и Остена и тайные высадки миссионе­ров, упорно продолжавшиеся целыми эскадрами поиски по­гибшего Франклина неизменно разбивались о бдительность Муравьева: эти берега для англичан по-прежнему оставались неразгаданной тайной.