Георгий Чиж - К НЕВЕДОМЫМ БЕРЕГАМ.

Однако Бразилия скоро была забыта.

В три недели благополучно добрались до широты мыса Сан-Жуан. Похолодало, помрачнело, подул жестокий про­тивный ветер со шквалами и градом. Температура упала до пяти градусов. Приходилось все время подсушивать пла­тье, постели, парусину, для чего назначался после каждой вахты специальный нарочный. На нижней палубе каждый день разводили огонь. Шквал налетал за шквалом, а 14 фев­раля море напомнило о бурном проливе Скагеррак. Не ус­пели закончить уборку парусов, как разорвало кливер. В каютах оборвались все привязи и скрепы, и вещи беспо­рядочно катились по покрытому водой полу. Кругом булькало, хлюпало; казалось, корабль распадется и вода хлынет через все образовавшиеся щели. Волны хлестали через верхнюю палубу, в трюме что-то тяжелое зловеще перека­тывалось с места на место. Корабль ложился набок и мед­ленно поднимался, как будто в последний раз.

Шторм свирепствовал трое суток. Матросы выбились из сил. Всем было не по себе, а неморяки просто пали ду­хом, когда на «Надежде» в носу появилась течь. Пришлось на веревке спускать за борт плотника, который нашел по­врежденную доску внешней обшивки и укрепил ее желез­ным листом. Шесть дней благодаря резкому ветру нельзя было сдвинуться с места. Сан-Жуан все время торчал перед глазами каким-то постоянным укором.

«Неву» потеряли, не помогли ни пушечные выстрелы днем, ни фальшфееры ночью – она не отвечала. От по­стоянной сильной качки течь на «Надежде» усилилась на­столько, что воду приходилось почти непрерывно откачи­вать помпами.

К началу апреля потеплело. Начались различные работы: парусники чинили старые паруса для пассатных ветров, что­бы сберечь новые, более крепкие, для дурной погоды в се­верных широтах; кузнец готовил ножи и топоры для мены с островитянами, артиллеристы сушили порох. Гвардии по­ручик Толстой развлекался ружейной пальбой. Коцебу при­лежно читали все, что находили в библиотеке о Вашингтоновых и других, лежащих на пути, островах, усердно учились. Бойко говорил по-немецки егерь Иван, крепостной графа Толстого, вызывая своей любознательностью и способностя­ми восхищение Тилезиуса и Лангсдорфа.

– Работы Ивана изумительны, – говорили они Толсто­му. – У него чутье художника-зверолова, его чучела – как живые. Вы должны отпустить его на волю и дать возмож­ность учиться.

Толстой отмалчивался, но был доволен.

Крузенштерн обдумывал изменение маршрута. Правда, июнь, июль и август можно было употребить на плавание по Тихому океану с целью новых открытий и после этого идти в Японию. Но Камчатка ждала нужнейших ей мате­риалов и продовольствия; товары залеживались и порти­лись. Грузы компании не были застрахованы. Крузенштерн решил переговорить с послом.

– Николай Петрович, я хочу предложить вам изменение маршрута, – сказал он, входя в каюту Резанова.

– Что так? – спросил Резанов. – До сих пор об изме­нениях маршрутов вы не только не спрашивали меня, но да­же и не уведомляли, и, по правде сказать, как следует я и не знаю, куда мы сейчас путь держим и какие сроки пресле­дуем.

– Идем мы сейчас к Вашингтоновым или Маркизовым островам, ибо рандеву с капитаном Лисянским назначено у острова Нукагива. Далее Сандвичевы острова и затем Япония...

– Ну что ж, хорошо, благодарю вас. Чего же вы теперь хотите?

Крузенштерн привел свои соображения о целесообраз­ности идти не в Японию, а к Камчатке.

– Я мог бы принять ваш план, Иван Федорович, в од­ном только случае, если бы такого изменения маршрута тре­бовало прежде всего состояние обоих кораблей или по край­ней мере «Надежды».

– Об этом я вам не докладывал, – сумрачно ответил Крузенштерн, – но это само собой подразумевается. Ре­монт кораблей необходим.

– В таком случае я согласен, а об убытках или инте­ресах компании позвольте уж и теперь и в будущем забо­титься мне самому...

В это смутное время смелый, но слишком доверчивый и простодушный начальник Ситхинской крепости Василий Иванович Медведников так оценивал свое положение в одном из писем Баранову: «Тойон Котлеан – верный нам че­ловек Он сам признавался, что хотел заколоть нас и много раз таскал с собой нож. Я теперь ему помогаю, чем могу, часто принимаю и угощаю. Плоды есть, он старается изо всех сил: вашему Кускову и его алеутам показал не знаемую нами тесную бухту, в которой, как стаи водяных птиц, густо были рассеяны черные головы бобров. Колоши по собственному желанию помогали промышленным бить боб­ров, а для себя даже ничего не просили. Живем дружно».

А в это время тойоны спешно готовились к внезапному нападению,

В лесу рубили тонкие длинные прямые жерди, сколачива­ли лестницы для перелезания через стену, собирали и су­шили мох для поджога крепостного палисада, добывали древесную смолу. Посыльные баты с испытанными людьми шныряли туда и сюда по проливам то для того, чтобы соз­дать достаточный запас пороха, то с небольшими партиями мехов к Канягиту, чтобы обменять их на ружья и четырех­фунтовые медные пушки.

Для испытания получаемого огнестрельного оружия и упражнений в стрельбе колоши совершали морские похо­ды на другие острова.

Скаутлелт из кожи лез вон, чтобы показать свое усердие и преданность принятой на съезде затее и смыть с себя уп­реки в трусости и продажности. Не отставал от него и воинственный сын, ставший подручным у Котлеана. С не­терпением ожидали Хинка. Тот клятвенно обещал приехать до срока, независимо даже от того, даст или не даст разре­шение суровый отец.

Медведников со всем своим гарнизоном и крепостью на­ходились под постоянным незаметным наблюдением ситхинцев.

Взятые русскими для несения домашних работ, а иногда и в наложницы, колошки чаще, чем обыкновенно, бегали в лес по ягоды. Тут они тайком встречали своих и расска­зывали о жизни по ту сторону крепостной стены все, что только могли сами понять.

Котлеану, к которому как-то незаметно и естественно пе­решло общее руководство военными приготовлениями, до мельчайших подробностей стало известно расположение пу­шек в укреплении, количество ружей и пороха, план распре­деления защитников на случай нападения.

Чаще и по неведомым причинам стали портиться кремни у ружей. Хотя стояла теплая и сухая погода, все сырее ста­новилось в пороховом погребе. Пользуясь хорошими днями, приходилось вытаскивать порох и подсушивать его на воз­духе. При этом как-то незаметно уменьшалось и его коли­чество.

То тут, то там в отдаленных от крепости неизвестных бух­тах появлялись во множестве бобры. Об этом, как никогда, услужливо доносили русским тойоны. Приходилось спешно отправлять из крепости отдельные небольшие партии про­мышленных алеутов.