Марло Морган - Послание с того края Земли

— Но я не могу, — сказала я. — Я не знаю, куда мы идем, не умею искать воду и пищу. Большое спасибо за доверие, но я просто не могу вести вас.

— Так надо, — услышала я в ответ. — Пора. Ты должна вести нас, чтобы узнать свой дом — эту землю — на всех уровнях жизни и ощутить свою связь со всем видимым и невидимым. Если ты плетешься в хвосте какое-то время или прячешься где-то в середине, это нормально, однако, в конце концов, однажды каждому из нас предстоит стать во главе. Ты никогда не поймешь, что значит вести других за собой, если не возьмешь на себя эту ответственность. Каждому в свое время приходится быть и в роли ведомого, и в роли ведущего, каждому без исключения рано или поздно приходится быть во главе, пусть и не в этой жизни. Единственный способ пройти испытание — пойти на испытание. Если ты не прошел испытание, оно так или иначе повторяется на другом уровне до тех пор, пока ты не выдержишь его.

Итак, мы отправились в дорогу, я повела племя за собой. День выдался очень жарким. Температура, похоже, была выше сорока градусов. В полдень мы остановились и при помощи шкур, на которых спали ночью, сделали навес. Когда жара чуть спала, мы снова двинулись и шли гораздо дольше обычного, пока не остановились на ночлег. По дороге не появилось ни одного растения или животного, чтобы мы им воздали честь, употребив их на обед. Мы не нашли воду. Воздух был горячий, неподвижный и разреженный. Наконец, я сдалась и объявила привал.

В тот вечер я просила о помощи. У нас не было ни еды, ни воды. Я обратилась к Ооте, но он меня словно не видел. Я обращалась к остальным, хотя не знала их языка, но верила, что они поймут голос моего сердца. Я умоляла: «Помогите мне, помогите нам!». Я повторяла эти слова снова и снова, но никто не ответил.

Они просто говорили о том, что каждый человек время от времени предпочитает плестись в хвосте. В меня закралось сомнение: а может, кого-то из бездомных и нищих на улицах США устраивает роль жертвы. Конечно, уютная середина милее большинству американцев. Хорошо, когда ты не слишком богат, но и не слишком беден. Не смертельно больной, но и не пышешь здоровьем. Не то чтобы совесть полностью чиста, но все-таки не совершал тяжких преступлений. Однако рано или поздно всем приходится поверить в свои силы и стать во главе. Хотя бы для того, чтобы взять на себя ответственность за собственную жизнь.

Я заснула, облизывая потрескавшиеся губы деревянным, сухим, обезвоженным языком. Трудно было сказать, от чего у меня кружилась голова: от голода, жажды, перегрева или истощения.

На второй день я снова повела племя за собой. И снова жара была жесточайшая. Теперь горло мое сжималось, я едва могла глотать. Язык высох до того, что почти не двигался, и сильно раздулся — казалось, во рту лежит большая сухая губка. Дышать было тяжело. Горячий воздух обжигал легкие, и я поняла, почему эти люди считают, что форма носа, как у коалы, — особый дар. Их широкие носы и дыхательные пути куда лучше приспособлены к такой сумасшедшей жаре, нежели мой курносый.

Пустой горизонт становился все более враждебным. Он бросал вызов всему человеческому, он будто не принадлежал людям. Словно земля победила в битве с цивилизацией, и теперь для нее жизнь — нечто инородное. Нигде нет ни дорог, ни самолетов в небе, мы не видели даже звериных следов.

Я понимала, что если племя не придет мне на помощь, то я точно умру, и совсем скоро. Мы шли очень медленно, каждый шаг давался с усилием и болью. Вдали появилось темное, тяжелое дождевое облако. Мучительно было видеть, как оно маячит перед нами — не было смысла и пытаться догнать его, чтобы оно щедро одарило нас водой. Оно не могло одарить нас даже тенью. Мы лишь видели облако вдали и сознавали, что благодатная вода убегает от нас, ускользает, как морковка, которой манят идущего за ней осла.

Я закричала — может, чтобы убедиться, что еще в состоянии кричать, может, просто от отчаяния. Но без толку. Мир просто проглотил звук, как ненасытное чудище.

Мне мерещилось, что я вижу воду, вижу, как она плещется в прохладных озерах, но как только бросалась навстречу миражу, находила один лишь песок.

Прошел второй день. У нас не было еды, не было воды, и мне никто не пришел на помощь. В ту ночь я была слишком изнурена, измучена, слишком близка к отчаянию, так что даже не попросила подушку из шкур. Наверное, я не уснула, а скорее, потеряла сознание.

На третье утро я подошла по очереди ко всем в племени и на коленях попросила обессилевшим голосом:

— Пожалуйста, помогите. Пожалуйста, спасите нас. — Говорить было трудно, потому что, когда я проснулась, язык так высох, что почти прилип к щеке.

Они слушали, смотрели мне прямо в глаза и улыбались. Они словно думали: «Мы тоже хотим есть и пить, но ты сама должна одолеть этот путь. Мы поддержим тебя во всем, что научит тебя необходимому знанию». Никто не пришел мне на помощь.

Мы шли и шли. Стоял полный штиль, весь мир казался враждебным.

Я вторглась сюда, и он, казалось, бросил мне вызов. Никто не поможет, выхода нет. Тело онемело от жары, перестало меня слушаться. Я умирала. Налицо были все признаки смертельного обезвоживания. Конец. Умираю…

Мои мысли метались. Я вспомнила юность. Папа работал на железной дороге Санта-Фе, сильно уставал. Он был хорош собой. Ни разу в жизни я не ощутила, что у него нет на меня времени — он всегда был рядом, поддерживал меня во всем, ободрял. Мама старалась, чтобы у нас дома всегда было уютно. Я вспомнила, как она кормила бродяг — те каким-то волшебным образом определяли, в каком из домов им никогда не откажут. Моя сестра была круглой отличницей, к тому же хорошенькой, ее часто приглашали на свидания, и я порой часами наблюдала, как она наряжается. Когда я выросла, мне хотелось быть во всем похожей на нее. Я видела в мыслях младшего брата: вот он обнимает нашу собаку и жалуется, что девочки в школе норовят взять его за руку. В детстве мы втроем были очень дружны, стояли друг за друга горой, что бы ни случилось. Но с годами наши пути разошлись. В тот день я чувствовала, что в них ничего не шевельнется, они даже не догадаются, в каком я отчаянном положении. Я читала где-то, что перед смертью у человека вся жизнь проносится перед глазами. Не то чтобы вся моя жизнь, как фильм, проходила перед моим мысленным взором — я выхватывала обрывки самых странных воспоминаний. Вот я вижу, как стою на кухне, вытираю насухо тарелки и учу, как правильно писать слова. Труднее всего заучивалось слово «кондиционер». Я вспоминала, как влюбилась в моряка, как мы венчались в церкви, как родила сына, первенца, как дома рожала дочку и какое это чудо, когда новый человек приходит в мир. Я вспомнила все свои места работы, учебу в школе, в университете, получение ученых степеней — и тут осознала, что умираю в австралийской пустыне. Тогда какой же во всем этом смысл? Разве я совершила то, ради чего родилась? «Господи, — взмолилась я, — пожалуйста, помоги мне понять, что происходит!»