Николай Максимов - Поиски счастья

Вошла Элен.

— Билл Бизнер, — доложила она.

— Занят, — коротко ответил Роузен, и Элен прикрыла за собой дверь.

— Вы знаете, что барон Клейст все еще находится в Славянске? — задал вопрос полковник.

Директор компании утвердительно кивнул головой.

— С ним вам надо связаться в предстоящую навигацию и оказать всякую возможную поддержку. Положение не терпит, чтобы вы продолжали отсиживаться в Номе. Ваше место сейчас на борту корабля. Вы поняли меня?

Начальник гарнизона снова направился в приемную к Элен.

— Прикажите, майор, подать нам кофе! — крикнул ему вслед вашингтонец. И, обращаясь снова к хозяину кабинета, продолжал: — Теперь о русских на Аляске. Мы располагаем данными, что в связи с событиями в России они тут начали шевелиться. Со своей стороны мы примем нужные меры, но и вы не будьте слепыми.

— Но что мне с ними делать?

— Вербуйте, развозите их по всей стране, чтобы стереть с карт эти русские очаги!

Дальнейшая беседа проходила за чашкой кофе, при участии Элен. Начальник гарнизона старался предупредить каждое ее желание. Потом, когда она собралась домой, он попросил у полковника разрешения проводить ее — и больше уже не возвращался.

Полковник и Роузен покинули контору акционерного общества лишь в сумерках.

Домик бывшего ссыльного снова заполнен вооруженными чукчами. Среди них — Элетегин, бедняки из ближайших поселений, работник купца. В табачном дыму трудно различить их лица. Похоже, что люди собрались сюда давно и о главном уже переговорили. Теперь они просто ждут возвращения таньгов с блестящими полосками на плечах — плохих таньгов, которые, обидев их тумга-тума Ван-Лукьяна, рано утром выехали из бухты Строгой.

— Все, что услышал, повезу домой и расскажу всем, кого здесь нет, — вслух высказал свои мысли пожилой чукча, ни к кому не обращаясь. — Советская власть правильно думает, что надо помочь беднякам.

— Мы еще многого не знаем. Будто спим мы, — вздохнул кто-то в углу у двери.

— Я старик, но я не против новой жизни. Ленин правильно говорит. В голове его верные мысли.

— Однако, где так долго гонец? — перебил старика нетерпеливый Элетегин.

Ему никто не ответил.

День уже начал угасать, когда возвратился чукча-гонец и сообщил, что колчаковцы, видимо, поехали назад, в уезд.

— Почему сразу не позвал нас? — спросил Кочнева Элетегин. Он уже совсем было приготовился арестовать плохих таньгов, поймать Гырголя, прогнать американов.

— Ничего, Элетегин, — успокоил его Иван Лукьянович. — Дальше Славянска не уйдут.

Чукчи не расходились.

Иван Лукьянович задумался. Он не мог задерживаться дома. Нужно было немедленно выполнять предписание ревкома, время не ждало.

— Ничего, — повторил он. — Летом приедут сюда хорошие таньги, привезут товары, прогонят американцев. Вместе с вами заберем у шамана вельбот, поделим между бедняками оленей богачей, выберем свою бедняцкую власть.

Находясь в положении ссыльного, Кочнев, прикрываясь записками купца, имел возможность бывать в поселениях, расположенных лишь к югу от бухты Строгой. На северо-западе он был лишь один раз и далеко не во всех поселениях. Теперь ему предстояло отправиться именно туда.

— Вечером я ухожу на север, к проливу, рассказывать чукчам о новой жизни, — сказал Иван Лукьянович. — Потом прямо оттуда — в Славянск.

Чукчи внимательно слушали.

— Если плохие таньги станут спрашивать обо мне, говорите, что я ушел в южные селения… Поняли?

— И-и, — все утвердительно кивнули.

Во взоре Элетегина светилось восхищение. «Умный Ван-Лукьян», — думал он.

— Вернусь из Славянска вместе с хорошими таньгами. Ждите меня. Берегите Дину. Потом мы поймаем Гырголя, прогоним чужеземцев, устроим правильную жизнь.

— Ты смотри, Ван-Лукьян, — предостерег Кочнева старик, который недавно говорил, что в голове Ленина верные мысли. — Чукчи, однако, тоже встречаются плохие. Есть слухи, что Гырголь объявил себя хозяином Амгуэмской тундры. Берегись его. Он может убить человека. — Старик покосился на Элетегина, не желая прямо напоминать об убийстве его отца. — Шаманы тоже бывают злые. Ты смотри, Ван-Лукьян!

— Зачем им трогать меня? Я буду лечить больных, помогать чукчам, рассказывать им о новой жизни и новой власти.

— Это верно, — согласился Элетегин, — хороших чукчей, однако, больше. Также многие меня знают. Ты говори им, что я твой тумга-тум. Если найдешь старика Вакатхыргина, — тоже скажи. Умный старик. Также с Пеляйме из Уэнома мы были приятелями. Много раз встречались на ярмарке. Жалко, пропал куда-то Тымкар. Давно не слышно. Сильный он. Многое может.

— Да, да, это так, — послышалось сразу несколько голосов, и чукчи назвали еще ряд имен своих друзей из разных стойбищ.

— Спасибо, спасибо, — ласково поблагодарил Иван Лукьянович.

Затем он помолчал, словно вспоминая что-то, взглянул в окошко и твердо сказал:

— Ну, что делать вам — вы знаете. А теперь идите домой.

Поздними сумерками Кочнев и сам вышел из домика. За его спиной был большой мешок с продуктами и медикаментами. На шее — ружье, в руке — палка. Одет был Иван Лукьянович, как чукча.

Между высокими горами, над закованной в ледовую броню бухтой, висела луна. Забитые снегом ущелья и скалистые вершины светились зеленоватым светом. Было тихо, как перед бурей.

Перейдя бухту, Иван Лукьянович сразу углубился в долину, чтобы по ней выйти на побережье, к ближайшему поселению.

По твердому снегу идти было легко. Но сердце гулко билось. Радостным волнением был охвачен Иван Лукьянович, в какой-то мере и от него, Ивана Кочнева, зависит приближение часа, когда народы Севера смогут вздохнуть полной грудью. Сознание этого наполняло сердце бывшего ссыльного лекаря гордостью. Сколько лет уже он совмещал медицинскую практику с подготовкой обездоленных к протесту… Конечно, здесь, в бухте Строгой, ему было легче: здесь он одержал не одну победу над болезнями и смертью. Труднее будет там, где его увидят впервые, думал он.

Однако уже в первом поселении опасения его начали рассеиваться.

— Какомэй! Ван-Лукьян! — встретили там его. — Заходи кушать. Здравствуй.

Оказывается, его знали. Знали и тут, знали и в других селениях — до самого Восточного мыса. Да и как было не знать его чукчам и эскимосам: ведь сколько лет он прожил среди них…

Иван Лукьянович не торопился. Лечил, присматривался, беседовал, примечал. Лишь к весне он достиг мыса Дежнева.

Потом попал в Уэном.

В Уэном он вошел ранним утром. Люди еще спали. Его встречали лишь собаки. Здесь его внимание сразу привлек к себе домик, очень похожий на его собственное жилище. Иван Лукьянович направился к нему. «Кто бы мог тут жить?» Постучал. За окном мелькнула голова и скрылась. Вскоре на пороге показался заспанный чукча средних лет.