Николай Максимов - Поиски счастья

Его смуглое лицо выражало что-то недружелюбное и настороженное.

— Здравствуй, — первым поздоровался пришедший.

— И-и, — ответил владелец домика, не выказывая признаков гостеприимства.

Собаки целой сворой продолжали лаять на незнакомца.

Из яранг начали высовываться головы.

— Это Уэном? — спросил Кочнев, хотя в таком вопросе не было надобности.

— И-и, — также безразлично подтвердил заспанный чукча.

— А где яранга Пеляйме? — вспомнил Иван Лукьянович имя, названное ему Элетегином.

Чукча часто заморгал, оглянулся, как бы ища защиты…

— Откуда знаешь Пеляйме? — вместо ответа хрипло спросил Пеляйме, тоже не узнав таньга.

— Я лекарь из бухты Строгой. Элетегин мой тумга-тум. Он сказал мне: «Пеляйме — мой друг. Иди к нему».

— Элетегин? Какомэй! Энмина! — крикнул чукча. — Тебя Ван-Лукьян звать? — Он протянул руку. — Этти, здравствуй! Однако, Пеляйме — это я… — Он явно смутился, щеки его порозовели.

Дверь снова открылась, в нее несмело просунулась женщина.

— Энмина, это Ван-Лукьян. Он друг Элетегина!

«Так вот он какой, этот таньг?» — подумала Энмина. Она попыталась улыбнуться, гноящиеся веки тяжело приподнялись, за распухшими губами показались белые десны.

«Боже мой, она еще может смеяться!» — болью сжалось сердце медика. Голова женщины была покрыта струпьями, жесткие волосы слиплись, железы на шее распухли, за ушами бугрилась гноящаяся короста.

— Пойдем, пойдем! Вот яранга Пеляйме, — с достоинством сказал ее муж про свое жилище. — Га-гы! — пугнул он собак и пропустил гостя вперед.

На нешироких нарах спали двое нагих детей, слегка прикрытых оленьей шкурой. Оконная рама была затянута прозрачным пузырем. Здесь стояли грубый стол, печка и такие же, как дома у Ивана Лукьяновича, обрубки плавника вместо стульев. Казалось, кто-то снял план с его домика и построил здесь точно такой же.

— Ты был когда-нибудь у меня?

Пеляйме улыбнулся.

— Один раз. Ты забыл, и я забыл, однако, Я тоже не узнал тебя. Давно было.

— А кто построил этот домик?

— Василь. Вместе строили, Потом он ушел, Теперь здесь я.

— Устюгов?

Теперь стало ясно, что Устюгов построил это жилище по образцу домика Кочнева.

Руки Энмины оказались тоже в болячках. Но, чтобы не обидеть ее, гость отведал всего, что подавала хозяйка этими страшными руками, такими же обезображенными болезнью, как и лицо.

Пришел подросток, сказал, что Кочак зовет Пеляйме.

Шамана бесило, что таньг миновал его ярангу. А про пришельца уже спрашивают соседи… Какой же он шаман, если не знает всего раньше других!

— Вижу — слабым становится Кочак, если посылает, чтобы знать, — сузив глаза, проговорила Энмина.

«Какие слова говорит Энмина…» — Пеляйме покачал головой. У него с детства внедрилось в сознание, что шаманы — нужные люди. Они заставляют зверя подходить к берегам, поэтому чукчи благодарны им. К тому же они связаны с духами…

— Не нужно тебя, уйди! — бросила Энмина младшему сыну Кочака.

— А кто такой Кочак? — спросил гость.

— Лживый человек. Он такой же обманщик, как янки, — так называть американцев она научилась от Василия и Натальи.

Кочнев заинтересовался.

— Давно было. Таньг-начальник искал другого таньга. Однако его никто не видел из наших людей. Тогда стал Кочак собирать песцов. Потом Пеляйме узнал: обманул нас шаман. Себе забрал все. Деревянный вельбот достал за них. Еще прогнал Тымкара, — рассказывала Энмина.

— А где теперь Тымкар?

— С эскимосами на острове. Были мы с ним раньше приятелями. Пусть отсохнут мои ноги, если я сейчас пойду к Кочаку, — вырвалось у Пеляйме, и он обтер руками вспотевшее лицо. — Хотел шаман, чтобы я дочь его себе в жены взял. Также хотел его сын забрать Энмину. Теперь сердятся. Говорят: умрете в этом домике, Не хочет шаманить, чтобы Энмина не болела.

— Я вылечу твою жену, Пеляйме.

Женщина присела на нары, не спуская глаз с таньга. Неужели она с-нова сможет стать здоровой и сильной? Ведь шаман сказал: «Подохнешь, как собака…»

— Ван-Лукьян… — задохнувшись от волнения, только и выговорила она.

— Через три руки дней Энмина будет здоровой.

Иван Лукьянович начал распаковывать свой мешок.

Потом попросил нерпичьего жира и на нем приготовил мазь.

Энмина тихо заплакала.

Весть о том, что таньг вылечит Энмину, быстро облетела Уэном. Чукчи не верили. Как можно сделать ее здоровой, если шаман сказал, что духи скоро заберут ее!

Кочак начал шаманить. Звуки бубна глухо доносились из его яранги.

Пеляйме не пошел на промысел. Он сидел в домике мрачный. С блестящим от мази лицом и завязанной головой и руками Энмина тоже сидела дома, молча поглядывая то и дело на мужа. Она знала, почему печален Пеляйме: ведь два года они копили шкурки, чтобы добыть второй винчестер, добыли его — теперь американы предлагают совсем негодные патроны… А русские перестали привозить товары, говорят: «Война…»

— Словно горло мне давят, — сетовал Пеляйме. — Где взять патроны? Говорит чернобородый: купи другой винчестер, к нему есть две пачки, — он взял свое новенькое ружье, любовно повертел его в руках и снова поставил в угол. У Пеляйме скопилось уже два винчестера и карабин. — Плохие людишки. Обманщики, — помолчав, продолжал охотник. Совсем отуманила мне голову такая жизнь. Ум теряю. Патронов нет. Не имею долгого сна от дум, совсем обессилел.

— Теперь, Пеляйме, многие чукчи думают о жизни, — начал Иван Лукьянович. — Я был везде. Знаю.

— Сколько ни думай — все равно лучше не станет, — горько отозвался уэномец. — Раньше надеялись, верили Шаману. Теперь вижу: слабый шаман, — вздохнул он. — Кто поможет чукчам?

— Есть, Пеляйме, такой человек, он о бедняках думает.

— Думает… — чукча покачал головой.

— Этот человек собрал всех бедняков, и они прогнали шаманов и купцов-обманщиков. Теперь стали жить хорошо. Уже в Славянеке совсем другая жизнь, — осторожно продолжал Кочнев.

— Как можно прогнать шаманов? — усомнился Пеляйме. — Пустое говоришь, Ван-Лукьян.

— А как прогнал Кочак Тымкара?

Чукча не ответил.

Такие беседы велись здесь каждый вечер, когда чукчи заканчивали промысел.

Шаман не показывался, но слухи, распущенные им, ползли, как ядовитые змеи: «Таньг — не человек. Берегитесь его! Прячьтесь! Не пускайте в свои яранги. Не ходите в чертово жилище к Пеляйме!..»

Однако женщины тайком забегали посмотреть, как подсыхает короста на теле Энмины.

Лекарь приглядывался к людям, расспрашивал обо всех у Пеляйме.

Как-то он сказал:

— Оповести всех людей, пусть сойдутся сюда. Расскажу о большом человеке, который скоро поможет чукчам.

Но люди не собирались. Их страшил гнев Кочака.

Тогда вечерами Кочнев начал посещать яранги сам и засиживался там допоздна. В свои жилища его пускали и слушали охотно.