Николай Максимов - Поиски счастья

Тымкар с утра потерял сына и ту, которую он накануне принял за Кайпэ, Он уже обменял свои заготовки и теперь бродит по стойбищу, переходит от одной группы людей к другой. Всюду торговля 1сосредоточенные лица, спешка.

— Однако, где же старшая жена Гырголя? — смущенно спрашивает он подростка.

— Кайпэ? А вот стоит у яранги.

У яранги — невысокая морщинистая женщина.

Тымкар всмотрелся. Неужели? Неужели это Кайпэ? Он почувствовал, как кровь прилила к щекам; затуманило взор. Оглянулся. Никто не наблюдал за ним, но Кайпэ уже скрылась в яранге.

Сутулый, седеющий, он стоял, не зная, как поступить, что сделать. Щемило сердце, кровь стучала в виски, глаза увлажнились. «Кайпэ, — беззвучно шептали губы, — Кайпэ, Кайпэ…»

— Какомэй! — глядя на него, как на глухонемого или сумасшедшего, воскликнул какой-то чукча, стоя рядом. Он сзывал людей по просьбе таньга, но этот чукча его не слышал.

— Тагам! Таньг зовет всех!

Тымкар еще больше ссутулился и пошел за посыльным.

Кочнев собирал людей, чтобы выбрать делегата на зимний съезд бедноты в Уэлен. Конечно, не поднимись ветер, собрать чукчей было бы нетрудно, но сейчас все спешили: одни — отплывать, другие — выменять у них нужные товары.

Гырголь ходил недовольный. Эти осенние ярмарки с береговыми чукчами в известной мере конкурировали с ним. Уже много лет все нужные оленеводам заготовки он получал от Джонсона и за них брал в тундре пушнину или оленей, если для расплаты с ним не хватало пушистых шкур. Гырголь был уверен, что он помогает жить всем оленеводам Амгуэмской тундры. Правда, еще упирался старик Канкой, но скоро его стадом завладеет сын Енок…

Представителю губревкома удалось все же собрать порядочную группу оленеводов.

— Советская власть, — говорил он по-чукотски, — несет счастье всем угнетенным народам. Она…

Чукчи слушали его, раскрыв от удивления рты. Кочнев говорил о причинах плохой жизни бедных оленеводов и охотников, о том, что при новой, народной власти бедняки получат оленей и вельботы, выгонят шаманов и американских купцов, будут у чукчей дома для больных, дети будут обучаться грамоте, парни смогут жениться без отработки за будущую жену, и обо всем, что следовало сказать и во что искренне верил Иван Лукьянович.

«Даже думать об этом невозможно», — рассуждали некоторые чукчи.

«Однако, есть слухи, что Ван-Лукьян — правдивый таньг. Людей от смерти спасает, помогает чукчам и плату никогда не берет, — эти слухи давно растекались по тундре. — Он обещает хорошую жизнь».

«Правильно говорит Ван-Лукьян, — думал Элетегин. — Надо такую жизнь! Также надо убить Гырголя».

Кутыкай и Кеутегин, с которыми ночью беседовал уполномоченный губревкома, переглядывались.

— Старикам не надо будет добровольно умирать, — говорит Кочнев.

В толпе то и дело слышались возгласы удивления.

— Советская власть, — продолжал Кочнев, — русский народ протягивают вам руку братской помощи.

Чукчи сосредоточены. Они не все понимают из того, что говорит этот таньг. Но он совсем не такой, как Амвросий, как все другие. И эта необычность его поступков и таких заманчивых слов привлекает к Кочневу и Кутыкая, и Кеутегина, и других пастухов и бедняков.

— Больше не будет несправедливой торговли. Вы сможете за двух песцов получить винчестер.

«Что болтает этот неразумный таньг?!» — одна и та же мысль обжигает Гырголя, Омрыквута, Ляса.

— Какомэй! — слышатся непроизвольные возгласы из толпы.

— Убийцу и насильника Гырголя народ будет судить!

Ляс — этот дряхлый старик, похожий на своего брата Омрыквута, — подполз к Кочневу, заглянул ему в лицо, попятился на четвереньках, вскочил, издал хриплый крик и бросился на толпу, озираясь и руками пробивая себе дорогу, как если бы за ним кто-то гнался.

— Дух заразы! Бегите! Скорее! — он втискивался в ошалелую от неожиданности массу людей.

Толпа расступилась. Ляс вырвался из круга и неуверенным старческим шагом заспешил к своей яранге, крича:

— О-о! Скорее, скорее! Разбирайте шатры, грузитесь! Скорее, скорее!

Испуганные люди пятились подальше от «духа заразы». Круг расширялся.

Гырголь набросился на Кутыкая:

— Бездельник! Видно, я давно не бил тебя! Беги за упряжными.

Кутыкай продолжал стоять.

— Что случилось? Почему все уходят? Какая зараза? — строго спросил Гырголя представитель ревкома.

Кочневу было жарко, он снял шапку, ветер шевельнул волосы на седеющих висках. На щеках Гырголя расплылись красные пятна.

— Кто ты и откуда? — вместо ответа сам спросил он, ощупывая на поясе не то аркан, не то нож.

— Я — уполномоченный Камчатского губревкома. И я спрашиваю: как ты смеешь прогонять людей?!

— Однако, и тебя прогоню я… Рольтыргыргин! — на всякий случай позвал Гырголь мелькнувшего у яранги пастуха. — Кто звал тебя сюда? — Он снова повернулся к Кочневу. — Зачем явился? Убирайся! Амгуэмской тундры хозяин — я!.. Ты медлишь, я вижу?

Пастухи, женщины, подростки уже начали разбирать шатры. На берегу грузились в байдары чукчи, приезжавшие на обменную ярмарку.

«Каков негодяй!» — подумал Кочнев.

«Как мне с ним поступить? — еще не решил Гырголь, стоя рядом с пастухом, в нескольких шагах от того, в ком он сразу увидел своего врага, — За винчестер — два песца? Прогоним шаманов? Новый закон?!»

Старика Вакатхыргин а во время речи ревкомовца здесь не оказалось, и сейчас, узнав, что шаман разогнал чукчей, он быстро шел сюда от берега. Но еще до его прихода Тымкар сообразил, что происходит. Слова Гырголя о том, что он хозяин Амгуэмской тундры, возмутили Тымкара:

— Как можешь ты прогонять человека из тундры? Разве яранга это?

«Хозяин тундры» недоуменно оглядел его.

— Ты! Откуда явился ты — жалкий бедняк? — с едкой усмешкой спросил Гырголь. — Га, гы! — как на собаку, прикрикнул он и двинулся на Кочнева.

Кровь хлынула в голову Тымкара. Мгновенно он оказался рядом с Гырголем, схватил его за ворот и за штанину, рванул на себя, и в тот же миг грузное тело «хозяина тундры» оказалось у Тымкара над головой.

— Не надо! — уполномоченный ревкома бросился к нему.

Но было уже поздно. На вытянутых руках Тымкар с силой грохнул «хозяина тундры» об землю. Хотел что-то крикнуть, но горло перехватило, и губы шевельнулись беззвучно. Зеленый козырек с головы Гырголя отлетел в сторону.

Рольтыргыргин в испуге отскочил.

С выпученными глазами Гырголь попытался встать, но Тымкар снова двинулся на него.

В эту минуту Тымкар едва ли отдавал себе отчет в своем поступке. Он защищал правдивого таньга, который старался помочь чукчам хорошо жить; он вымещал злобу за свою неудавшуюся жизнь, за гибель Эмкуль, за убийство отца Элетегина, за шрам на шее от аркана, которым поймал его пастух Гырголя, за свое изгнание, за все, что наболело у него на сердце. Все это смешалось воедино, взволновало кровь Тымкара, и сейчас он был готов руками разорвать этого насильника.