Жюль Верн - Агентство «Томпсон и К°»

Люди и животные тяжело переносили такое напряжение. Этот способ передвижения позволял туристам общаться, но они молчали. Животные поднимались с трудом, нагнув головы и раздувая ноздри, шерсть их блестела от пота.

Но через два часа после отправления альпинисты, достигнув перевал Энкуэмада, вдруг вынырнули из тумана. Внизу на гребне гор, гонимые легким бризом, висели облака, а над облаками расстилалась чистая лазурь. И на севере и на юге взгляд, не встречая препятствий, следовал до самого моря.

На этой высоте воздух был свежим. Носильщики тоже почувствовали его благотворное влияние. Но кавалеристы стали испытывать неудобства: дорога перешла в узкую тропинку.

От перевала Энкуэмада начался спуск по южному склону острова. Сузившаяся дорога шла ущельем, в его глубине бурлил горный поток, с высоты казавшийся до удивления маленьким.

В течение полутора часов продвигались между скалой, с одной стороны, и пропастью — с другой. Экскурсантам показалось, что они слишком долго идут по этому пути, как вдруг тропинка, став широкой дорогой, свернула направо.

Но никто не торопился выходить на дорогу. Сгрудившись, туристы смотрели вниз. Они находились на краю старого кратера, восьмисотметровой бездны, прекрасного творения Создателя.

Все с благоговейным молчанием созерцали эту некогда наполненную пламенем пропасть.

В доисторические времена здесь кипели огненной лавой сотни вулканов, заполняя море, испаряя воду, сотворяя побережье. Затем неистовство Плутона утихло, вулканы потухли, безжизненная раскаленная лава стала островом, возникла жизнь. Последний вулкан еще бушевал, когда все остальные уже успокоились и в течение веков волны накатывались на уже охладевшие берега. Прошли еще века, и, в свою очередь, затих и этот вулкан. Расплавленные скалы затвердели, образовался гумус — почвенный слой, появились растения. В местах, отвоеванных у леса с помощью пожаров, возникли деревни. Страшный кратер превратился в «Куррал-даш— Фрайаш» — «парк монахинь». В глубине парка журчал ручей.

Это место, свидетель всех ужасов Земли, производило сильное впечатление. Следы прошлых катаклизмов еще сохранились: головокружительные пропасти, нагромождения огромных скал, причудливая фантазия окружающей природы. Слева от вулкана туристы видели «Торриньаш»: на высоту тысячи восьмисот восемнадцати метров поднимались горы-близнецы. Справа возвышался пик Ариеру. Прямо — самая высокая вершина Мадейры — пик Руиву.

В глубине пропасти со временем появилась растительность, возникла деревня Либраменту — дома и колокольня.

По программе намечался спуск в эту деревню. Там даже рассчитывали пообедать. Однако путешественники колебались, они понимали, что лошадям трудно спускаться в глубину куррала по тропинке. А подняться оттуда будет, наверно, еще трудней. Проводники успокоили туристов: они предусмотрели все трудности. И путешественники начали спуск.

Тропинка оказалась опасной только на вид, идти по ней было легко.

Но обоим французам все же приходилось постоянно заботиться об Элис и Долли.

Робер решился предложить помощь своей спутнице не без колебаний. До сих пор он не позволял себе такой вольности. Однако какое-то смутное чувство побудило его преодолеть сдержанность. Элис часто обращалась к нему, делилась впечатлениями, в какой-то мере даже искала общества. Удивленный и растроганный Робер спрашивал себя, уж не выдал ли его Роже.

И все-таки, как бы ему ни хотелось, он не мог выйти за пределы вежливой учтивости. Морган полагал, что только такое поведение приличествует переводчику, и поначалу оставлял иногда американку в довольно затруднительном положении. Пусть ей помогают другие — барон, Саундерс, Джек Линдсей, думал он.

Но Гамильтон и Саундерс были заняты только собственными персонами. А Джек шел позади. Если он и обращал внимание на свою невестку, то выражалось это в том, что бросал порой на нее взгляды, которые заставили бы вздрогнуть того, кто нечаянно их поймал. Эти взгляды от Элис переходили к пропасти и не предвещали ничего доброго. Может, он ее туда и не решился бы сбросить, но уж точно не оказал бы помощь, если бы ей грозила опасность упасть.

Поэтому Робер вынужден был обратить внимание на оставленную всеми Элис. В трудных местах он машинально предлагал ей руку, она опиралась на нее совершенно естественно, и так они, даже не заметив, дошли до центра куррала и до Либраменту.

По мере спуска воздух наливался тяжестью. А когда закончили обед, вдруг повеяло свежим ветром. Видно, где-то началась гроза. На гребнях Арриеру и Руиву, вероятно, шел дождь, вершины их скрывались за непроницаемой для глаз пеленой.

В долине же обошлось без дождя. Небо было серое, но земля оставалась сухой и, по-видимому, погода не собиралась меняться. Местный житель, с которым решили посоветоваться, отнесся к плану спуска в глубь куррала неодобрительно. Он посмотрел на подернутую туманом вершину Руиву и с сомнением покачал головой.

Робер пытался задавать ему вопросы, но ничего более определенного вытянуть из крестьянина не удалось. Тот ограничился только напутствием не приближаться к руслу.

«Вероятно, старик опасается наводнения, они бывают здесь часто»,— догадался Робер. Во время грозы в горах по руслам пересохших рек стремительно несутся потоки воды. Такой паводок длится несколько часов и оставляет после себя опустошительные разрушения. Предостережение этого человека забывать не следовало.

Через полчаса всем показалось, что погода разъяснивается. В небе совсем не было туч. Если на вершинах гор и плавали облака, то они быстро расходились.

И туристы забыли об осторожности. Почва стала каменистой и неровной, а несколькими десятками метров ниже, рядом с руслом, по которому текла безобидная струйка воды, расстилался прекрасный песок. Он был как освежающий бальзам для уставших ног.

Путешественники сошли на этот песок и весело устремились вперед. Робер и Роже в расщелинах скал собирали для своих спутниц розы, фиалки, боярышник.

Долина постепенно сужалась и наконец совпала с руслом. А русло уходило в коридор, ограничиваемый отвесной стеной слева и привлекательным склоном справа. Через пятьсот метров туристов должны были ждать лошади.

Перед тем как углубиться в этот коридор, путешественники огляделись. Взгляд охватывал расстояние, равное примерно километру. Вдали виднелась колокольня Либраменту. Небо становилось все чище. Погода не предвещала ничего неожиданного.

По словам поэта, кого Юпитер [96] [96] Юпитер — в римской мифологии верховный бог; соответствует греческому Зевсу. хочет наказать, того лишает разума. Ведь предупреждений путешественникам было достаточно. И тех, что Робер заимствовал из путеводителей, и тех, что высказал крестьянин из Либраменту. Но, успокоенные хорошей погодой, они последовали вдоль русла в новом направлении.