Жюль Верн - Дунайский лоцман

Судья сидел за столом и, казалось, был очень занят. Он оставил лоцмана стоять на ногах минут десять, как будто не замечая его присутствия.

— Мы получили ответ из Сальки, — сказал он наконец равнодушно, не поднимая глаз на обвиняемого, наблюдая за ним тайком сквозь опущенные ресницы.

— А! — с удовлетворением воскликнул Сергей Ладко.

— Вы были правы, — продолжал господин Рона. — В Сальке действительно есть Илиа Бруш, он пользуется прекрасной репутацией.

— А! — еще раз воскликнул лоцман, ему уже казалось, что двери тюрьмы раскрываются.

Судья прикинулся еще более равнодушным и незаинтересованным и пробормотал, как будто не придавая своим словам никакого значения:

— Полицейский комиссар из Грона произвел дознание, и ему удалось говорить с ним самим.

— С ним самим? — повторил, не понимая, Сергей Ладко.

— С ним самим, с Илиа Брушем, — подтвердил судья.

Сергею Ладко показалось, что кто-то из них двоих сейчас бредит. Как могли найти в Сальке другого Илиа Бруша?

— Это невозможно, сударь, — пробормотал он, — произошла ошибка.

— Судите сами, — возразил судья. — Вот рапорт полицейского комиссара из Грона. Этот уважаемый чиновник, исполняя поручение, отправился четырнадцатого сентября в Сальку и явился в дом, расположенный на углу набережной и будапештской дороги. Ведь вы, кажется, этот адрес давали? — перебил себя судья.

— Да, сударь, — ответил Сергей Ладко в полной растерянности.

— И будапештской дороги, — повторил судья. — Он был принят в этом доме господином Илиа Брушем лично, и тот объявил, что он только недавно возвратился после довольно продолжительного отсутствия. Комиссар добавляет, что сведения, которые он собрал о господине Илиа Бруше, устанавливают его безупречную порядочность и тот факт, что никакой другой обитатель Сальки не носит это имя… Имеете ли что-нибудь сказать? Прошу вас, не стесняйтесь.

— Нет, сударь, — пробормотал Сергей Ладко, чувствуя, что сходит с ума.

— Вот первый пункт и выяснен, — с удовлетворением заключил господин Рона и посмотрел на узника, словно кот на мышь.

После второго допроса Сергей Ладко вернулся в камеру, уже совсем не отдавая себе отчета в том, что происходит. Он едва слышал вопросы судьи после того, как ему прочитали донесение полицейского комиссара из Грона, и отвечал на них тупо, не всегда вразумительно. То, что случилось, превосходило его понимание. Чего хотели от него в конце концов? Похищенный, заточенный на борту шаланды неведомыми врагами, он только что добился свободы, чтобы сразу ее потерять; и вот теперь нашелся в Сальке другой Илиа Бруш, второй он сам, в его собственном доме!.. Это переходило в какую-то фантасмагорию!..

Ошеломленный, чуть ли не сведенный с ума последовательностью и внешним правдоподобием необъяснимых событий, он чувствовал, что является игрушкой могущественных враждебных сил, что он, как безвольная и беззащитная добыча, втянут в колеса ужасной машины, называемой правосудием.

Это отчаяние, этот паралич воли так красноречиво выражались на его лице, что один из сопровождавших тюремщиков даже растрогался, хотя и считал узника самым отвратительным злодеем.

— Видно, дело идет не так, как вам хотелось бы, приятель? — проявляя и словами и интонацией желание хоть немного ободрить заключенного, спросил служитель, хотя и пресыщенный по своей профессии зрелищем людских бедствий.

Он мог говорить с глухим, результат оказался бы тот же.

— Ну, — снова начал добродушный страж, — не теряйте головы. Господин Изар Рона — славный малый, и, может быть, все устроится лучше, чем вы думаете… А пока я оставляю вам вот это… Тут есть кое-что о вашей родной стране… это вас развлечет…

Узник сидел неподвижно. Он ничего не понимал, ни на что не реагировал.

Он не слышал, как снаружи застучали засовы, и не видел газету, которую тюремщик положил на стол уходя.

Протекали часы. Кончился день, потом прошла ночь, и опять наступил рассвет. Словно прикованный к стулу, Ладко не чувствовал, как бежит время.

Однако когда солнечный свет ударил в лицо, он как будто вышел из оцепенения. Открыл глаза, и его блуждающий взгляд обежал камеру. Первое, что он заметил, была газета, оставленная накануне жалостливым тюремщиком.

Газета лежала на столе так, что открывала заголовок, напечатанный огромными буквами. «Резня в Болгарии» — объявлял заголовок, что сразу, конечно, бросилось в глаза Сергею Ладко. Он лихорадочно схватил лист. Трезвость рассудка быстро возвращалась к нему.

События, о которых Сергей Ладко узнал таким образом, в то время обсуждались всей Европой и возбуждали всеобщий ропот негодования.

Как уже говорилось в начале этого рассказа, вся балканская область оказалась тогда в огне. Летом 1875 года восстала против турецкого феодального и национального гнета Герцеговина [33] [33] Герцеговина в ту пору (с 1483 г.) — турецкая провинция. и турецкие войска не могли ее усмирить. В мае 1876 года поднялась, в свою очередь, Болгария; [34] [34] Болгария захвачена Турцией в 1396 году. Порта [35] [35] Порта — официальное название правительства Османской империи. ответила на восстание сосредоточением многочисленной армии в треугольнике, вершинами которого служили Рущук, Видин и София. Наконец, 1 и 2 июля того же 1876 года Сербия [36] [36] Сербия находилась в зависимости от Турции с 1393 года, в полном владении — с 1739 года. и Черногория [37] [37] Черногория начиная с 1439 года вела постоянные войны с Турцией, отстаивая — с переменным успехом — свою независимость. выступили на сцену и объявили Турции войну. Сербы под предводительством русского генерала Черняева [38] [38] Черняев Михаил Григорьевич (1828–1898) — известный русский генерал; добровольно принял участие в сербско-турецкой войне на посту главнокомандующего сербской армией. сначала достигли некоторых успехов, но потом им пришлось с боями отступить к своей границе, и 1 сентября князь Милан [39] [39] Милан I (Обренович IV; 1854–1901) — князь, с 1882 года — король Черногории; не пользовался поддержкой народа, власть его не имела прочной опоры. вынужден был просить перемирия на десять дней, во время которого умолял о вмешательстве могущественных христианских монархов, на что те, к несчастью, долго не решались.

«Тогда, — пишет Эдуард Дрио в своей «Истории восточного вопроса», — произошел самый ужасный эпизод этой борьбы; он напоминает резню в Кио во время греческого восстания [40] [40] Греческое восстание — буржуазная революция в Греции в 1862–1864 годах. . Порта, воюя с Сербией и Черногорией, боялась, что болгарское восстание в тылу армии помешает военным операциям. Отдал ли губернатор Болгарии Шефкаг-паша приказ подавить восстание, не считаясь со средствами? Это возможно. Банды башибузуков [41] [41] Башибузуки — наемные отряды турецкой пехоты, отличались особой жестокостью. и черкесов, вызванные из Азии, были брошены на Болгарию и затопили ее морем крови [42] [42] Речь идет о восстании в Болгарии в 1875–1876 годах. . Они дали полную волю своим разнузданным страстям, жгли деревни, убивали мужчин после самых утонченных пыток, распарывали животы женщинам, резали на куски детей. Насчитывалось от двадцати пяти до тридцати тысяч жертв…»