Евгений Габуния - На исходе ночи

Краус побледнел, заметался, словно в последней агонии. В гробовой, мертвенной тишине лязгнули наручники, замыкая последнее звено в цепи доказательств.

…В воскресенье Аурел проснулся поздно. Вероники рядом не оказалось. Заглянул в другую комнату. На диванчике мирно спала дочка. Жены нигде не было. «Пошла в магазин», — догадался Аурел и отправился в ванную. Сквозь шум воды он услышал, как вернулась жена, слышал ее веселую возню с проснувшейся Ленуцей. Воскресное утро началось…

За завтраком Вероника развернула газету, уткнулась, как обычно, сразу в четвертую страницу и так увлеклась, что забыла о недопитой чашке чая.

— Смотрите-ка, господин комиссар, о вас уже и газеты пишут. А я и не знала, что вы такой знаменитый. — Вероника говорила шутливо, но Аурел видел, что она довольна.

— Позвольте же и мне взглянуть, госпожа Кауш, что там такого понаписали.

Жена протянула ему остро пахнущий краской номер. В самом низу полосы он нашел рубрику «Из зала суда» и под ней заметку «По заслугам!». Небольшая заметка состояла в основном из штампованных коротких фраз. Аурел отложил газету.

— Все правильно написано, ничего не перепутал корреспондент. Прочитай-ка лучше, что мама пишет, — показал он на письмо, которое Вероника принесла с утренней почтой.

— Все то же. Перечисляет сельские новости, на поясницу жалуется, как всегда. В гости зовет.

— Давно пора, — виновато сказал Аурел. — Давай сегодня и махнем. Здесь близко же…

Дочка, занятая куском пирога, мало что понявшая из предыдущего разговора родителей, оживилась, радостно захлопала в ладоши: предстояло хотя и короткое, но все-таки увлекательное путешествие, а у бабушки так интересно!

Аурел и Вероника улыбаясь смотрели на девочку.

Хмурым осенним утром во двор здания Верховного суда вышли двое: судья — представительный седовласый мужчина и маленькая средних лет женщина, начальник канцелярии суда. В далеко отстраненной, вытянутой руке, будто боясь испачкаться, женщина держала сверток. В дальнем углу, возле баков для мусора, они остановились… Женщина разорвала пакет и, не притрагиваясь, бросила на асфальт старую вельветовую в бурых пятнах куртку, застиранную майку и мятую пачку папирос «Север». Мужчина зажег спичку. Ткань и бумага, затлев, на глазах превращались в прах, в ничто. Когда все было кончено, мужчина наступил на горстку пепла начищенным до матового блеска черным ботинком и растер пепел об асфальт.

Вскоре начальник канцелярии принесла судье на подпись акт о том, что

«…на основании приговора Верховного суда… произведено уничтожение путем сжигания вещественных доказательств, приобщенных к делу по обвинению Крауса П. Т., как не представляющих никакой ценности…»

Растертый об асфальт прах. Все, что осталось от того, кто когда-то назывался человеком…

Еще день или два темнело на асфальте это пятно, а потом исчезло навсегда.

«В Лондоне на аукционе «Сотби Бернет груп лимитед» за 25 тыс. фунтов стерлингов (40 тыс. рублей по официальному курсу) продана двусторонняя икона Богородицы и Николая Чудотворца, датированная 1531 годом. Как стало известно, эта икона в свое время была похищена из квартиры известного московского коллекционера М. П. Кудрявцева. Имя человека, предоставившего икону на аукцион для продажи, в соответствии с правилами торгового дома «Сотби» не называется. Не называется и имя покупателя уникального произведения древнего русского искусства.

Контрабандный вывоз предметов древнего искусства из СССР ведется при активном поощрении торговцев аукционов на Западе. На аукционах продается до пяти тысяч контрабандных икон в год».

Перекрывая разноязыкий гул зала ожидания международного аэропорта Шереметьево, в динамиках прозвучал женский голос, приглашающий пассажиров рейса СУ-241 Москва — Лондон к таможенному досмотру. Со всех концов огромного зала к металлическим стойкам потянулись люди. Оживленно переговариваясь, возбужденные предстоящим дальним путешествием, с простенькими чемоданами в руках заспешили к стойкам советские туристы. Степенно, с достоинством, не торопясь, вышагивали солидные господа и их молодящиеся, не по возрасту ярко разодетые дамы. Туристы задержались возле стоек недолго. Инспектора таможни бегло просмотрели содержимое их чемоданчиков, проштемпелевали таможенные декларации, и туристы оказались по ту сторону барьера, чтобы пройти паспортный контроль.

Люди в синей униформе делали свою привычную работу четко и вежливо, однако иностранным пассажирам пришлось задержаться у стоек подольше: их багаж досматривался детальнее, да и чемоданы у иностранцев были посолиднее. Подошла, наконец, очередь и высокого, представительного господина с румяным благообразным лицом и густой, седой шевелюрой. Впрочем, мужчину с такой внешностью правильнее было бы назвать джентльменом. Он осторожно поставил на обитую белой жестью стойку объемистый чемодан крокодиловой кожи и пузатый, тоже из дорогой кожи, баул и молча протянул инспектору декларацию. Декларация была заполнена по-русски неразборчивым почерком. Видимо, заполнявший ее очень торопился или… нервничал. Из декларации следовало, что подданный ее величества королевы Великобритании Чарльз Бентли Робинсон следует в Лондон и его ручная кладь состоит из двух мест. В графе о предметах искусств значилось: «Икона святого Николая Угодника». Таможенник окинул изучающим пристальным взглядом лицо стоящего перед ним человека. Англичанин встретил этот профессиональный взгляд вежливой холодной улыбкой, однако в его светло-голубых выцветших глазах инспектор уловил беспокойство.

— Откройте, пожалуйста, ваши чемоданы.

Икона лежала на самом верху, бережно обернутая в цветастое махровое полотенце. Видимо, мистер Робинсон, готовясь к досмотру, положил ее на виду, дабы не утруждать таможенного инспектора, да и себя тоже, поисками иконы в недрах объемистого чемодана. «Какой предусмотрительный», — отметил про себя инспектор, осторожно развертывая полотенце. Икона была написана маслом, и на ее блестящей поверхности заиграли блики света. Таможенник повертел икону в руках, чтобы получше разглядеть. С чуть потрескавшейся доски на него устремил взгляд святой Николай Угодник. Обладатель иконы по-прежнему вежливо, чуть снисходительно улыбался, как бы говоря: ничего не поделаешь, досмотр есть досмотр, такая уж у вас, таможенников, работа, я все понимаю.