Коре Холт - Состязание. Странствие

В одном из коридоров, где, кроме него, никого нет, начальник экспедиции вдруг может начать подпрыгивать. Он не хочет, чтобы его люди это видели. И не надо, чтобы слышали и стали спрашивать себя, что это он делает. Чего доброго, посеешь зерно тревоги. Однажды ночью оно вдруг прорастет, и человек вскочит с диким криком, ощутив себя узником в камере ледяной тюрьмы. Вверху над ним — буран, кругом — великая пустыня, податься некуда. Но еще страшнее мысль: «Кажется, лед раскалывается?.. Нас уносит в море?.. Мы разбили лагерь здесь, чтобы быть на сто километров ближе к полюсу?» И дикий, отчаянный, безудержный вопль. Амундсену уже доводилось его слышать. А потому никто не должен видеть, как он прыгает.

Дурацкая затея. Если лед расколется, это произойдет внезапно. Сколько ни прыгай, словно блоха, ничего не узнаешь. И все же после прыжков ему как-то легче дышится. Опора под ногами крепкая, как скала. Он знает, что занимается самообманом. Позволяет себе ухмыльнуться. Но все-таки на душе легче.

До поры, до времени.

Выйти наверх и прислушаться — как ведет себя море?

Об этом никто не должен знать.

В этой каморке орудует рубанком Стюбберюд. Его задача — облегчить ящики для провианта. Они сколочены из свилеватых досок. Ящики — одно из слабых мест снаряжения. Они слишком тяжелы. Человек, который собирал «Фрамхейм» в Оппегорде, потом разобрал его и вновь собрал здесь, в Антарктиде, прилежно работает рубанком; большой фантазии тут не нужно, только квалификация. Рубанком стесывает упрямую древесину миллиметр за миллиметром. Теперь ящики годятся для дела.

А вот и ледяной закуток, где в тропической жаре — плюс десять — сидит человек с швейной машиной. Он обогревает свое помещение примусом. Влага от тающего льда собирается в мисках, расставленных по краям подвешенного к потолку брезента. Портного зовут Оскар Вистинг. Он мастер на все руки и наиболее близкий Амундсену человек. Пожалуй, единственный, кого начальник экспедиции может назвать своим другом. Вистинг перешивает палатки и одежду, он знает, какой шов самый надежный. И он начисто лишен лидерских задатков, а потому — идеальный спутник большого лидера.

Начальник экспедиции заходит и к Ялмару Юхансену. В каморке в толще льда встречаются два нестандартных человека. На людях они могут демонстрировать обоюдную вежливость. Юхансен намеренно употребляет при обращении слово «господин» с оттенком иронии. Амундсен говорит с ним чуть суше, чем с остальными, подчеркивая свой начальнический статус. Наедине, с глазу на глаз, они Далеко не так сдержанны. Вообще-то они могли бы относиться друг к другу с взаимным уважением. Оба — первачи по натуре. Первачи способны ненавидеть. Способны также чувствовать, что у них больше общего, чем у большинства. Но хватит ли одному духу сказать об этом другому? Способен ли начальник сделать первый шаг? А если подчиненный откажет ему в дружбе? Готов ли Юхансен, подписав обезличивающий его контракт, шагнуть навстречу начальнику с риском получить отпор? Полярная пустыня — не то место, где можно позволять себе проигрыш. Ты обязан держать оборону. Против бурана, против всех, против самого себя.

Непросто это — здесь, в толще льда, встречаться один на один. Помещение просторное, а двум парам глаз тесно. Юхансен занят укладкой провианта. В этом — как и во всем прочем — он мастер. Не ему ли национальный герой Норвегии Фридтьоф Нансен обязан своим спасением и благополучным возвращением домой? Спасителя тоже чествовали. Так, может быть, он здесь истинный первач?.. Возможно, он знает ответ. Однако предпочитает молчать об этом — легко возбудимый, мрачный, непростой человек с горечью в душе. Он умеет укладывать провиант. Не оставляет ни малейших пустот. Размещает упаковки так, чтобы не болтались, не тряслись, занимали возможно меньше места. Допустим, это само по себе несложно. Но он обладает еще великим умением все укладывать так, чтобы нужную упаковку было легко извлечь, не нарушая порядка, и так же просто вернуть на место.

Это наука, которую не почерпнешь ни из каких инструкций. Руки сами все знают — и применяют свое знание в ту минуту, когда бесшумно входит начальник экспедиции.

Сюда не проникает гул бушующих наверху буранов.

И только частое дыхание двух людей нарушает полную тишину.

— Ну как, все в порядке?..

Начальник не наделен богатым воображением. Ему не дано находить забавные, оригинальные реплики, способные смягчить собеседника.

— А что, кто-нибудь сомневается?..

— Конечно, конечно, все в полном порядке! Я знаю, вы справитесь.

— А когда я не справлялся?

— Конечно, конечно, никто лучше вас этого не сделает!

Это что же, он тут ходит и вынюхивает, подразумевая, что я не умею укладывать груз? Это я-то? Сколько саней пришлось нагрузить! Скажи я сейчас: «Меня научил Нансен» — так ведь это будет неправда, не он меня, а я его учил. А как начальник взвился бы, задень я его самое больное, уязвимое место — зависть к Нансену.

Да только и говорить ничего не надо.

Он и без того сейчас как раз об этом думает.

И не отвечай ты больше, когда он снова заговорит.

Вообще, что за манера у всех тут — говорить и говорить? Трудно, что ли, помолчать?

— Ну, и какой же теперь вес?..

Не отвечай.

— Я спрашиваю: какой теперь вес получается? Сколько весит вон тот пакет пеммикана?

Не отвечай.

Повернись к нему спиной. Пусть убирается в своих кожаных туфлях, которые надевает, чтобы его не было слышно.

И начальник уходит, силясь сохранить свое достоинство, глубоко уязвленный, словно девственница с пылающим лицом, возмущенная грубой речью мужчин. Уходит, чтобы запомнить этот случай; у него заведено копить обиды. Он обладает потребностью и способностью мстить.

А тот, что остался, — он ухмыляется?

Нет. Подходит к стене и колотит лед кулаками. Пройдут и месяцы, и годы, прежде чем ты снова сможешь побыть один, совсем один в глуши норвежского леса или в толпе на площади.

Ты плачешь в своей ледяной каморке?

Бывают черные дни, когда за столом на них находит что-то звериное. Еды хватает. Вводить ограничения нет надобности. Пища простая, питательная. Но когда звучит сигнал, зовущий к столу, иные способны все бросить и ринуться бегом по ледяному коридору. Другие делают вид, что не слышали сигнала. Надеются прийти, когда остальные уже управятся с едой. Не дай бог наступить кому-то на пятки. Обернется и так на тебя посмотрит. Сперва молча, затем, прокашлявшись, вскинет кулаки над головой и рявкнет:

— Держал бы ты свои грязные ноги подальше от моих пяток!..

Они без конца огрызаются друг на друга. Кто-то положил свой табак слишком близко к чужой тарелке. Глядишь, и полетела коробка в стену. Кок Линдстрём — гладкий толстяк. Когда очень уж обругают, уходит с обиженным видом на камбуз, а вообще-то ему как с гуся вода. С другими дело обстоит сложнее.