Джон Поллок - Апостол

Магистраты колонии сидели на форуме, на возвышении напротив гимнасиума, окруженные ликторами. Судебные слушания еще не закончились, и чиновники удивились внезапному вторжению толпы, ворвавшейся на площадь с противоположного конца: крича и ругаясь, солдаты и тоговцы тащили за собой двух чужестранцев. Апостолов вытолкнули на открытое пространство перед магистратами. Согласно существующим правилам, случаи такого рода должны были решаться сразу же, на месте.

С юридической точки зрения доводы владельцев девушки выглядели неубедительно: в законах ничего не говорилось о "потере пророческих способностей" в результате вмешательства третьей стороны. Неясно, можно ли было требовать возмещения ущерба через суд в таких сомнительных ситуациях. Но рабовладельцы хотели отомстить и отомстить жестоко:

— "Сии люди возмущают наш город…" — начали обвинители.

Глядя на раздраженную, кричащую толпу, чиновники поверили этому.

— "Они — Иудеи…"

Это было серьезным обвинением. Там, где появляются иудеи, всегда возникают беспорядки, говорили власти, и император Клавдий незадолго перед тем изгнал иудеев из Рима. Почему бы Филиппам — "маленькому Риму", не последовать примеру столицы?

— "Они проповедуют обычаи, которые нам, Римлянам, не следует ни принимать, ни исполнять".

Еще хуже. Чиновники, как правило, не одобряли неофициальных верований, считая, что они нарушают общественный порядок, а в данном случае общественный порядок был, без сомнения, нарушен. У судей не возникло никаких сомнений. Чем больше волновалась и кричала толпа, тем более необходимо было принять немедленные меры успокоения. Рушилась римская дисциплина, и чиновники отвечали за это.

Торопясь, они даже не дали обвиняемым выступить в свою защиту. Дело велось по-латыни. Павел знал латынь, но ему не дали заявить о своем римском гражданстве или никто не услышал его голос в наступившей сумятице.

Никто даже не вынес официального обвинения или приговора — просто отдали приказ ликторам приступить к наказанию. Ликторы вынули прутья. Владельцы девушки не скрывали своего удовлетворения, и толпа немного притихла. Палачи подошли к проповедникам и сорвали с них всю одежду. Когда все увидели покрытую шрамами спину Павла, ни у кого не осталось сомнений, что перед ними — преступники. Апостолов подвели к столбам для бичевания. Их не связали — вокруг было достаточно сильных рук, чтобы удержать проповедников, если они начнут отбиваться.

Когда кровь хлынула из ран, толпа снова зашумела от возбуждения. Людям нравилось смотреть, как особенно жестокий удар разрывает кожу, нравилось слушать, как истязуемый, не в силах терпеть, вскрикивал от боли. Молитва помогла Павлу и Силе перенести боль. Ликторы, подбодряемые криками толпы, продолжали сечь, пока спины проповедников не превратились в сплошную кровавую рану. "Удары жгут, как огонь", — пишет современный мученик, пастор Рихард Вурмбранд, которого часто секли в тюрьмах, — "спину как будто поджаривают на нестерпимом огне, в печи, нервный шок ужасен".

Чиновники остановили наказание, когда апостолы уже начинали терять сознание, и отдали другой приказ. Ликторы оттащили неспособных идти проповедников через форум, по Виа Эгнация, в тюрьму, выстроенную на склоне холма под акрополем, невдалеке от театра. Тюремщику, ветерану-легионеру, было приказано строго следить за узниками, как за опаснейшими преступниками, которых, скорее всего, перевезут для нового суда в столицу провинции и сошлют в рабство, на императорские галеры. Окровавленных, все еще обнаженных проповедников провели через главное помещение тюрьмы, где мелкие воры и разбойники ожидали приговора, и втолкнули в тесную темницу через узкий, низкий проход. В темнице находилось хитроумное приспособление, предназначенное одновременно для пыток и для обеспечения безопасности. Широко расставленные ноги арестанта помещались в отверстия между тяжелыми деревянными досками и крепко зажимались. Кисти рук и шея тоже зажимались между досками, причем тюремщик, если хотел, мог закрепить доски в невыносимо неудобном для арестанта положении.

Но приказа для дальнейших пыток еще не было, и апостолов бросили на землю, закрепив между досками только ноги. Потом в камеру бросили их разорванные одежды, и тюремщик ушел.

За стенами тюрьмы солнце вставало над Пангейским хребтом. Лука и Тимофей собирали верующих и молились об освобождении апостолов. Возможно, Павел вспоминал об этих молитвах, когда писал филиппийцам впоследствии из нового заключения: "Ибо знаю, что это послужит мне во спасение по вашей молитве и содействием Духа Иисуса Христа…"

Павел и Сила лежали бок о бок на каменном полу, не в силах говорить от боли. Кровь постепенно сворачивалась, но сидеть в колодках было еще неудобнее, чем лежать израненной спиной на камнях, и боль не проходила. Ноги их онемели. Они подложили одежды друг другу под спины, но это не избавило их от холода.

Заснуть не удавалось. Сначала они не могли даже молиться. Но когда первый шок прошел и боль немного ослабла, они осознали, что с ними, римскими гражданами в римской колонии, поступили вопреки всем законам. Оскорбление, унижение, боль — где найти защиту от них, где искать поддержки? Подавленность, может быть, даже сожаление о происшедшем овладели ими. Воистину, они "учились всему и во всем". Но время шло, и новое сознание, новое чувство наполнило их души. Тот, Кто любил их, Тот, Кто не оставил их, потерявших сознание — Он всегда рядом, Он приведет их к победе! Он претерпел худшие страдания и Он победил! Апостолы начали молиться.

Молитва следовала за молитвой. Сначала тихо и неуверенно, потом все громче, проповедники начали петь. (Павел часто писал о музыке и пении — не исключено, что у него был хороший голос). Они пели не для того, чтобы просто подбодрить себя — звучал гимн Тому, Чье присутствие и близость превозмогали боль, гнев, мрак и холод:

"Дабы пред именем Иисуса

Преклонилось всякое колено

Небесных, земных и преисподних…"

Невольно возникает мысль, что знаменитый монолог Павла в Послании к Филиппийцам о Сыне Божьем, уничижившим Себя Самого, о смерти и славе Его, представляет собой текст гимна, уже известного филиппийцам, гимна, который они пели вместе с Павлом. И если это действительно так, то гимн этот мог быть сочинен апостолами ночью, в филиппийской тюрьме, когда страдания их сменились радостью, и дух апостолов, свободный от колодок, не зная преград, вознесся далеко в ночные небеса:

"И всякий язык исповедал,

Что Господь Иисус Христос

В славу Бога Отца".

В главном помещении тюрьмы преступники, лежавшие, прислонившись к стене, каждый думая о своем личном ничтожестве и слабости, ожидая пыток, тяжелого труда и смерти, услышали песнь, доносящуюся из темницы. Они видели истерзанные спины проповедников, видели, как бесчувственные тела их бросили в камеру — и теперь эти полуживые калеки пели, и пели радостно! Необычайное, заразительное чувство радости, мира и надежды наполнило души всех заключенных.